Страница 87 из 124
Они разошлись в разные стороны, раскрыв руки, будто хотели обнять каждого в этом зале, превратившихся в дрожащие комочки мужчин и женщин, которые принялись стонать, ползая по полу среди навеки замерших машин.
Когда длинноволосый главарь замахнулся, шило вылетело из его уха прямо в руки к какой-то женщине со свёрнутым на бок носом и крашенными в пурпурно-красными кудрями. Издав торжествующий крик, она вонзила инструмент себе в левый слуховой проход и рухнула, как подкошенная. Из носа хлынула кровь. А шило перекочевало в руки другого бандита, нимало не смущённого неудачей напарницы.
- Нужно уходить, - сказал Женька девчонке, которая всё ещё была рядом. – На них ваша благая весть не подействует.
Гораздо позже, глотнув холодного воздуха, старший сержант Комаров подумал, что мог бы увести её, и, наверное, так бы и поступил, если бы были свободны руки, но… сказать по правде, не только «браслеты» виной тому, что он позволил гибнуть этим детям, одному за другим.
Этот разум слишком чужероден для наших реалий, для опротивевшего грязного снега на улицах, для обрюзгших рыл в троллейбусах и крикливых ток-шоу по телевизору. Почерневших от времени сараев во дворах и остовов автомобилей, в которых на ночь находят приют бездомные и бродячие собаки. Если уж на то пошло, фанатики, протыкающие себе уши, были понятнее. Они просто боялись и не хотели жить в мире, что родился из такой родной, такой понятный ещё вчера обыденности.
Женя Комаров не понимал, почему дети не сопротивлялись – ведь он сам видел, какими могучими, необъяснимыми с точки зрения физики силами они обладают. Не понимал, почему у них отсутствует инстинкт самосохранения, и как маленькие проповедники могли столь беззаботно, столь радостно нести свою весть над собственными товарищами, которых забивали камнями.
Почувствовав холод, Женька поспешил проторить в свежем снегу новую тропу. Что бы не скопилось на душе, это подождёт, а вот они ждать не будут. Их, тех, кто не слышит, с каждой минутой становилось всё больше, и рано или поздно армия выступит в поход, уверенная в своей непобедимости. Вспоминая подробности сегодняшней ночи, Женя пришёл к выводу, что бредущие вряд ли будут уверять их в обратном. Если и имелась на то объективная причина, Комаров, простой солдат, не способен её понять.
Но уважать он её готов. Тот момент, когда его услышали, приняли правила выдуманной им игры, великодушно дав ему шанс спастись… именно тогда Женя понял, что всё, что творится в мире последнюю пару недель, для чего-то да нужно. Готов ли он поверить, что цель оправдывает средства, все эти смерти, весь этот кошмар?
Что ж, по крайней мере, над этим можно поразмыслить.
***
Ленка вертела в руках дубовый лист. Похож на использованную салфетку и больше не выглядит символом любви между мужчиной и женщиной, источником тёплых воспоминаний.
Любовь… Осталось ли от неё хоть что-то?
А может, она, Ленка, слишком сильно поменялась в глазах Гоши? Может, он из тех, кому нужно идти против течения? Пожалуй, нет. С того самого момента, как Ленка узнала, что беременна, что-то в нём надломилось. И всё это время она презирала его… и продолжала презирать по инерции, даже когда он начал меняться.
Она признала свою ошибку. Почему он не может? Почему он с ней так холоден? Вызывающее поведение перед теми детьми… Гоша знал, что разуму, который рассредоточен в маленьких головах, на это плевать. Тогда на кого был рассчитан весь этот фарс?
Ответ пришёл сам собой.
На неё. Он хотел показать, что не простил Кирилла. Видя, что жена больше не испытывает к детям отрицательных эмоций, Гошик, наверное, решил, что Марафонец всё-таки сумел сожрать её разум.
Думать так было зябко и неприятно. Ленка подтянула, насколько возможно, к груди колени, обхватила их руками. Правда в том, что жизнь внутри неё никак не давала о себе знать, предоставив ей право самой выбирать, как к этому относиться. Она вспомнила момент, когда Кирилл, прикоснувшись к животу, вызвал настоящий шторм в бутылке, от которого долго болели внутренние органы.
Именно в этот момент она смогла ощутить страсть, которую испытывали к Голосу дети. Будто услышала эхо прекрасной музыки. Мужчины обычно не чутки к такого рода вещам. Их занимает всё более прозаическое, и Лена, чувствуя горечь и боль на сердце, тем не менее, не могла не признать – познав рифму, что пронизывает всё сущее, к этой прозе она теперь никогда не сможет вернуться.
Услышав гул голосов, Ленка подняла голову и улыбнулась. Двери открылись, и внутрь хлынул народ, раскрасневшийся с мороза. Все, кто уходил с близнецами. Вот кто её поймёт – эти люди здесь единственно ради того, чтобы у человечества было будущее. Уходя, они выглядели так, будто собирались дойти до самого Иерусалима, теперь же Ленка глядела в лица воинов, вернувшихся с богатой добычей. Стало быть, Иерусалим – он где-то рядом. Возможно, среди полуразрушенных строений старой пожарной части. Они распевали «Верую», многие раскачивались в такт, некоторые хлопали, подняв руки над головой.
Люди могли бы вернуться в квартиры, где вновь появились свет и тепло, но… Ленка знала, так же, как знали они - в большом холодном мире, в который превратился земной шарик, капелька тепла, искра, передающаяся между людьми от сердца к сердцу, ценится куда дороже, чем блага цивилизации.