Дети радиопомех

***

Вадим Нестерович слушал радио.

Застань его кто-нибудь из орды за этим занятием, он бы тут же лишился головы. Шансы у него были неплохие - эти люди, представители следующей ступени развития человечества, шныряли повсюду, как муравьи. Их количество росло в геометрической прогрессии, что, казалось бы, невозможно – ведь никто из них не мог связно рассказать постороннему о том, от чего они защищают Землю, точно так же, как никто не мог и обосновать необходимость нанесения себе увечий. Орда вообще не походила на собрание людей здравомыслящих, но… для многих они были и оставались единственной альтернативой обычной жизни в условиях, когда жить обычной жизнью невозможно. Хаосом организованным, хомо прогрессус, следующей ступенью развития человечества, единственными, кто останется после. Если, конечно, не сожгут сами себя в приступе группового безумия.

Иногда старому профессору казалось, что он действительно готов в это поверить – и в такие моменты он понимал, что пора передохнуть. Он делает всё, что может, чтобы минимизировать жертвы, но силы одного человека не безграничны.

В моменты слабости профессор находил покинутые квартиры и проводил в них время в одиночестве, занимаясь какими-нибудь рутинными вещами. Спал, курил, что-нибудь ремонтировал по мелочи, просто так, не для дела. Старался сделать так, чтобы всё, что его окружает, выглядело, как обычно.

Сегодня, ускользнув от орды, что катилась с востока на запад, вдоль Волги, уничтожая всё, что сложнее прищепки, и неуёмно повышала свои аппетиты, он пошёл бродить по городу, и вдруг оказался в спальном районе, где когда-то в бытность семейным человеком жил. В девяностых у них с женой была милая светлая квартирка на последнем этаже пятиэтажного дома. Во дворе день-деньской носились дети, скрипела карусель, и Лиза, прижимаясь к нему, говорила, что пора бы тоже обзавестись ребятками, а он, любя её всем сердцем, тем не менее, отодвигал и отодвигал этот момент в угоду другим, более важным, как ему казалось, вещам. Защитить кандидатскую… а там, быть может, и докторская не за горами!

Когда Лиза умерла – сгорела быстро, как свеча – он больше не мог находиться в этой маленькой светлой квартирке. Кому ни расскажешь, засмеют, настолько мелодраматично это звучало, но первым делом после похорон Вадим переехал в старый родительский дом на окраине города, а квартиру продал. Его никогда не тянуло сюда, в этот зелёный многоэтажный дом, положивший голову на подушку дубовой рощи с давно разрушившимися тропинками... До этого момента.

Слушая радио, Вадим Нестерович пытался убедить себя, что не боится. Что ему незачем бояться – теперь, когда привычный мир сломался и валяется на обочине дороги, как выброшенная из окна проезжающей машины детская игрушка. Теперь, когда он остался совсем один и когда его разум, великолепный разум, с которым он так носился, не стоит больше и ломаного гроша.

Волну где-то между восьмидесятою и девяноста УКВ занял старый знакомый – проповедник. Вадим Нестерович так давно его не слышал, что даже обрадовался, хотя раньше частенько не соглашался с его взглядами и устраивал с ним мысленную полемику. Ему показалось, что святой отец чем-то не то расстроен, не то раздосадован. Он рассуждал о верности и долге и о случаях, когда, по его мнению, ими позволено поступиться.

- Тебя тоже что-то гложет, друг, - пробормотал Вадим Нестерович, погружаясь глубже в кресло, которое он избрал эпицентром вселенной на сегодняшний вечер. – Ты не просто так ищешь лазейку… но вот, что я тебе скажу – лазейки нет. Рано или поздно то, от чего ты бежишь, настигнет тебя и раздавит, как жука. Вся история человеческого племени служит подтверждением этому тезису.

- Что вы здесь делаете? – вдруг, прервав свою проповедь, спросил святой отец. Вадим Нестерович вздрогнул. На миг ему показалось, что проповедник обращается к нему, прямо к нему, что было невозможно, ведь…

Он окончательно проснулся и только сейчас понял, что радио давно молчит. Пролив на штаны остывший кофе, старик огляделся, вновь обнаружив себя на кухне, где они с Лизой провели столько вечеров. Здесь многое поменялось, но нашлись и милые сердцу вещи. Знакомый стул, на который так приятно класть ноги. Солонка и перечница в виде соприкасающихся носами котов, которые показались новым хозяевам слишком милыми, чтобы их выкинуть: Вадим в своё время практически бежал отсюда, захватив только самое важное, и впредь не оглядывался. Вот и кулинарный справочник с коричневой обложкой… возможно, там сохранились пометки, сделанные рукой его жены. А может, это другая такая же книга.

Увидев парня на костылях, Вадим Нестерович выпрямился. На юноше была мятая, расстёгнутая на груди рубашка, чёрные волосы стояли колом. Из раструб шорт торчали тонкие, как щепки, ноги. На ногах его были огромные меховые тапочки.

- Я думал, здесь никого нет, - растерянно сказал профессор.

Ещё не проснувшиеся конечности отказались его держать, и он, едва приподнявшись, рухнул обратно в кресло.

- Здесь я и моя мама. Только мама умерла, вчера. Так что теперь здесь только я, - мальчишка деловито поправил плед на свободном кресле, потом прохромал к незапертой входной двери и выглянул.

- Там какая-то девочка, - сообщил он.

- А, да, - Вадим Нестерович всё ещё не знал, как реагировать. Он потёр переносицу – видно, воспоминания превратили его в сущую тряпку. Не осмотрев квартиру, не приняв элементарных мер предосторожности… даже дверь оставил открытой! Ну что за старый маразматик! – Это моя знакомая. Я не знаю, почему она там стоит, на самом деле. Наверное, у неё не нашлось более важных дел. Как тебя зовут?