Синестезия

Ах, Витя, Витя... Он не постеснялся. Он рассказал, как отец перекрывал ему кислород раньше так же, как и мне. Как он ненавидел его за это. Как несправедливо отец относился к своим детям, лишил всякого внимания, заставлял делать то, чего не хотелось, читал какие-то немыслимые глупые проповеди... Как возомнил себя диктатором. И как Витя был счастлив, когда сбежал наконец из отчего дома и ни разу не жалел об этом. Как старался забыть, выкинуть из головы отца. И как они часто делали вид, что их друг для друга не существует. И как потом Витя погрузился в опустошение, когда дотронулся до его холодной руки.

А ведь все могло быть иначе. Но никто не попытался это исправить.

Витя страдал меньше меня, но смерть отца тоже лишила его какой-то частички внутри себя. Когда он закончил, многие посмотрели на него с уничтожением во взгляде, потому что они видели только уважаемого человека высокой должности и его неблагодарных детей, которые катятся в самый низ. Мы были словно чужие на этих похоронах. Мы были ближе всего к отцу среди этих людей, и одновременно дальше всех. Мне не было дела до мнения остальных, пока я держала брата за руку. Они так и останутся слепыми, неспособными заглянуть в наши души и увидеть все, как оно есть на самом деле.

Перед тем, как гроб закроют и опустят его в землю, можно подойти ближе и проститься с покойником. Я долго колебалась, решая, подходить, или нет, и во время этих колебаний те, кто хотели с ним проститься, уже сделали это. Осталась парочка человек, замыкавшая вереницу людей возле гроба. Они все как один останавливались возле гроба, кланялись, шептали что-то. Я подошла к отцу в самом конце, после всех.

Посмотрев на в его серое осунувшееся лицо, которое я видела в последний раз, я поняла кое-что. Я потеряла кусочек себя. Всегда бывает так. Когда кто-то умирает, умирает и твоя прошлая жизнь. И какая-то твоя часть вместе с ней. Ты уже не тот, что прежде. Ты изменился. Не будет больше того, чем ты дорожил раньше. И ты чувствуешь себя свободным.

Я чувствовала себя свободной. Я поняла, что свободна, когда он умер. Так случается, и этого не изменить. Люди уходят, но вместо них приходит новая жизнь. Я впервые осознала, что смогу это сделать. Что вольна сделать это. Ведь меня ничто не держит. Но проблема была в страхе. Страхе сделать этот смелый, отчаянный шаг.

«Сделать это»... Я усмехнулась. Как же я хотела этого. Но как боялась.

Бледный, заметно постаревший, со сложенными на груди руками с гладкой кожей, которые не знали физического труда, одетый в темно-синий костюм и белоснежную рубашку. Таким я его и запомнила. Таким он и должен был отправится в свой последний путь.

Где-то вдалеке я слышала хор ангелов. Клянусь, я слышала... Чудилось мне или нет, но кто-то воспевал молитвы. На небесах, на земле ли, я не знала. Я чувствовала.

Я наклонилась и сделала то, что должна была сделать уже давно. Я поцеловала его холодный лоб и шепнула: «прошу, прости меня».

Когда люди стали медленно расходиться, я почувствовала облегчение. Поминки я не собиралась устраивать, но мне было известно, что это собираются делать те, кто хорошо общался с ним. Коллеги, проработавшие с моим отцом много лет. Наверное, закажут столик в каком-нибудь тихом ресторанчике. И кстати, нас с братом пригласили. Но Витя вежливо ответил, что сейчас нам обоим это ни к чему. Коллеги отца восприняли это нормально. Они были той невеликой толпой, которая не осуждала нас и искренне сочувствовала нам.

Как же хорошо стало, когда количество людей убавилось. Уж слишком много пришло народу проститься с папой.

Кладбище значительно опустело. Я стояла возле могилы, заваленной венками. Деревянный крест торчал как палка посреди травы. Захоронение находилось на некотором возвышении, поэтому отсюда я видела почти весь периметр кладбище и ограду. Могил было очень много. Где-то на другом конце города было старое заброшенное кладбище, где захоронениям насчитывалось около двухсот лет. Оно давно разрослось, и несколько поколений назад решили основать новое кладбище. Самым жутким на старом был каменный древний склеп.

Ветер колыхал ленточки и искусственные цветы. Я убрала с лица непослушные волосы. Витя смотрел на холмик долгие минуты без всякого выражения. Затем вздохнул.

- Мы должны поставить ему памятник, - сказал он, - Когда земля уляжется.

- Да, я знаю.

- Займешься этим? - спросил он, не глядя на меня.

- Займусь. Обязательно займусь.

- Хорошо, - Витя ушел прочь, ни разу не оглянувшись. Я коснулась самого ближайшего ко мне венка и направилась за братом. Тут я заметила, как навстречу мне идет Глеб. Я остановилась, обняв себя руками.

- Тебе не холодно? - поинтересовался он, подойдя.

- Нет.

- Жаль. Мне так жаль, - произнес Глеб, глядя на могилу. У него даже рубашка была черной, не говоря уже о целом костюме. Только светлые волосы его резко отличались от мрачной гаммы его одежды.

- Ты не представляешь, сколько раз я этого сегодня слышала.

- Да, Яра, но...

- Глеб, - я поджала губы, - Только ничего мне не говори. Я уже все поняла, когда ты говорил слова прощания.

- Почему ты ничего не сказала? Многим это не понравилось. Ты ведь должна была сказать пару теплых слов.