Страница 35 из 38
Если бы ведал Родим, как боялся за него во время дурной этой битвы мучимый предчувствиями Темелкен. А вона как вышло.
Рассердился-таки бог. Но кто? Кресс или Хорс? Родим решил, что Кресс. В Хорсе он лукавства не видел.
А вот Кресс – хитёр. Он частью человек, оттого и обманщик. В далёкие дни, когда были люди осенены духом, но неразумны ещё, полюбил Вышний Раз создание своё, ведь были тогда люди прекраснее, чем теперь, ростом могучи, лицами светлы. И родился у Вышнего Раза и девы земной сын: не бог и не человек. Дух отцовский в теле людском не удержался, но след оставил. Развилась с колыбели в дите хитрость неимоверная. Уже младенцем обманывал он мать и отца своих, бусы материны в люльке своей прятал. А когда подрос мальчик, глянул он на людей и понял, что неразумны они, а лишь осиянны только. И дал он им разум свой хитрый, сказав, что от Вышнего Раза он взращён. Но мать обман распознала сердцем и прогнала сына. И родился у неё от Вышнего Раза другой сын, который смог вместе с разумом уже и дух отца принять. И назвали его Род. А старшенький Кресс обиделся и…
– Уходит он, – шепнула Родиму Ягода.
«Как уходит? Куда?»
– Водун не велел тебе сказывать, а я скажу. То не яд уже. Яд на убыль пошёл. Кровь у него иная. Домой она его тянет. А где дом – не спрошай, не знаю я. Только – чужой он здесь. Как яд ему в кровь вошёл, так кровь его – к своей взывать стала. А его кровь далеко. И он за ней уйдёт. А не пустим – ума лишится.
– Так мы побратимы же, – прошептал Родим. – Во мне его кровь, в нём – моя.
– Потому водун и не велел тебе говорить. Не удержит, мол, и сам сгинет…
Родим вскинул глаза и столкнулся с горячечным взором Провора. Лицо брата было такое, что поднялся волк, сделал те три шага, что разделяли их, обнял крепко и, повинуясь порыву, оберег развязал материнский, перепоясал Провора. Шепнул: «Ленко, коли волком вырастет, – ты не препятствуй». И глянул косо на вошедшего водуна, тоже неестественно бледного, истончившегося словно.
Кровь… кров…
Вернувшись к ложу, Родим вынул нож и привычно навёл рану. И вздрогнул – как огнём обожгло руку!
Водун поглядел на набухающий ручеёк и схватил прислонённый у стены липовый посох.
– А ну вон пошли все! – закричал он на склатов и Провора. – И ты, Ярга, иди. Сами они решат, куда кровь позовёт. – Он повернулся в дверях, глянул на побратимов. – Сильные вои уходят.
– А как же боги? Неужто Род не вступится за него? – уже на стылом, пригретом закатным солнцем взгорке спросила Ярга.
– Род такой же сын Сварги, как и мы с тобой. А тот, кто от Сварги, – не может душу неволить. Ради неё, души всё. Значит, там, где земля Темелкенова, – нужнее она. Видно, скоро сильнее Кресс станет в людях, разум затмит им свет чистый. Родим кровь свою светлую ближе к миру понесёт. Сильна его кровь. И многие от него народятся ещё, свет Сварги в себе несущие. Может…
И снова с неба просительно ударил сухой гром, чудной и неприятный по стылости. И задрал водун лицо вверх, сощурил, словно прицеливаясь, глаз и поднял да вниз повёл ладони.
И заплакало наконец небо. Горько и больно, с ледяной водой и снегом.
– Ну да, тебе можно, – пробурчал водун, кутаясь в волчью шкуру и поспешая за Ягодой к селищу.
А небо злилось, смывая конскую и людскую кровь.
И много ещё было крови небесной, потому что ушёл тот, чья душа питала реку Сварги, как роса малая питает небо. И, слизывая малую каплю росы, мы думаем, что на всех хватит. На всех ли?
Тяжкий день ушёл в ночь. А на утро не нашли уже тел побратимов в земляной келье водуна. Только бурая капля запеклась там, где лежала голова Темелкена. И не было вовсе следов от побратима его.
Когда хватились, узнали, что исчез и чудной конь Яша.
Правда, говорили потом полечи, что коня волки задрали, а тела побратимов – водун спрятал. Ведь не верили уже люди в чистоту древней своей веды. А вместе с верой уходил и мир старый, текучий. Становился мир плотным и жёстким, чтобы мы с тобой не прошли уже его сквозь, как Темелкен с Родимом.
Только ведают знающие, что обернуло уже время полный свой круг и снова тощают мировые стенки. Но про то тебе знать и неинтересно, поди. А кому интересно, тот и сам приглядится по закату или восходу. Глядишь, какую дорогу и выберет…