Страница 19 из 38
Одежда на Родиме новёхонькая, на груди и на опояске – все положенные обереги, на плечах – знак воинский – волчья шкура. В красном углу сел, руки ладонями вверх на колени положил, чтобы видели – ни ножа у него, ни висеня тяжёлого.
Парнишка утром пришёл у алтаря прибрать – да как крикнет, как побежит! Но родовичи склатские не сразу подошли, поняли, что к чему.
Всё, что положено потом было, – перетерпел Родим, рассчитали они с Нетвором, что дальше угроз и крика дело не пойдёт – один волк пришёл, не стая. Так и вышло.
Едва солнце через полдень перевалило, четверо старейшин склатских вышли из-за укреплённых стен. За ними в некотором отдалении вооружённые воины вели Родима: не связанного, но плотно взятого в копья.
В самое пекло дошли они наконец до священной приграничной рощи. Старейшины остановились. Спустя время подошли волки. Тоже двумя группами – впереди киян Нетвор, да водун, да Растан, да Бивой-старый, сзади – молодые. Темелкена Родим не видел, но знал, что в плотной группе воев и он идёт.
Увидев чужих старейшин, старший жрец склатов коротко крикнул и рукой взмахнул. Воины, окружавшие Родима, тут же опустили копья. Тот молча пошёл к своим. Старейшины же и жрецы с разных сторон двинулись к роще.
Родим воды глотнул, встревоженному Темелкену показал, что не ранен (по-разному ведь принять могли).
Теперь Темелкену оставалось только надеяться, что старейшины сумеют договориться, ведь молодого воя, да ещё чужака, склатские жрецы и слушать бы не стали, мало того, могли счесть его присутствие и за оскорбление.
Солнце уже начало клониться к земле, а старейшины и склатские жрецы всё ещё спорили о чем-то в приграничной роще. Волки от скуки разглядывали воев-склатов, обсуждали оружие и доспех, поругивали короткие луки.
– Чего же долго так? – спросил, глядя на ползущее к горизонту солнце, Темелкен. Они с Родимом играли в камушки, наскоро расчертив старое кострище, но игра не шла.
– Ритуал долог, – пожал плечами Родим. – Ну, да и выйдут скоро. Солнце низко. А ночевать склатские жрецы должны за стенами. Сейчас и выйдут, пора, – уверенно сказал он.
И точно. Из рощи показалась нестройная процессия. Жрецы шли одной кучей, всё ещё гомоня промеж собой. Родим счёл это хорошим знаком.
И правда. Подошедший первым водун отвернулся от вопрошающих глаз, зато Нетвор жестами, но показал, чтобы готовили привезённые к мене первый хмельной летошный мёд, воск, деготь берёзовый, вервие. Рот он раскрывать не захотел – наговорился уже.
Уставшая от долгого ожидания молодёжь отправилась в присмотренный для ночёвки распадок. Стали распаковывать привезённые мены.
Следующий день прошёл обычно – склатов пришло меняться много – только поворачивайся. И работа местная была росам люба – расписные горшки, бусы, браслеты, а главное – тонкие сабли. В ход пошли обрубки серебра, хранимые обычно на чёрный день, – так понравилось волкам склатское оружие.
Место, где шла мена, было хорошо видно с городских стен, потому пришли не только воины и ремесленники, но и молодые девки набежали – хихикать да переглядываться. Многие смотрели на молодых воев особенно: ловили взгляд, да не враз опускали глаза. В темных с раскосинкой девичьих очах читалось: а и украл бы ты меня, и было б ладно.
Вои постарше отворачивались – у многих в селище были уже изрядные семьи, а то и по две семьи, а вот молодые, те тоже глаз не прятали, глядели прямо – смущали девок.
На третье утро воев позвали в город. Темелкен озирался тоскливо – уже вчерашние мены расстроили его. Он что-то выспрашивал вечор у молодых склатов по-своему, по-алатски, к ночи стал задумчив, а утром – грустен. Родим же не спрашивал, не до того было: Нетвор послал его после заката город обойти, посмотреть, послушать. Вернулся Родим под утро, спал мало. На рассвете Нетвор разбудил его – расспрашивал. Впрочем, Родим мог ночь когда и не поспать – привычный, а вот поговорить оттого вечером побратимам не свелось. Только утром Родим Темелкенову боль углядел. Улучив время, спросил:
– Чего не весел, Темелька? Всё по-твоему идёт. Вроде как примут нашу науку склаты. Смотри: люди их весёлые, глаз не прячут – прямо глядят. Да и нужда им в нашем деле своя есть, сильная. Воины их молодые унижения от степняков терпеть устали, не то что биться с волками вместе – брататься даже готовы. Чего зверем диким глядишь? Али город не тот?
Темелкен вроде как не слушал – в себя смотрел. А в конце вздрогнул, вскинулся, глаза в глаза в Родима вошёл. Догадался побратим, что метил стрелой в тура, попал – в белку.
– Неужто понял ты? – глядит Темелкен, а глаза, что твои омуты. – Мой это город! Только чужой! Улицы немощёные, кирпич на солнце сушен, вои – стремени – и то не знают!
Задумался Родим. Ничего он не понял – ни про кирпич, ни про улицы. А слово "стремя" – так и вообще в первый раз услышал.
– Что за стремя такое? – удивился.
– Да Ар-кину, Яше, помнишь, петли я к седлу привязал?
– То значит стремен? Стремлять что бы? Чтобы… меру знал?