Догонялки

ГЛАВА 45

…На следующее утро меня разбудили какие-то неприятные, но знакомые звуки. Еще окончательно не проснувшись, я идентифицировала их как отсековую музыку и быстро открыла глаза.

Серые стены исчезли. Оживший отсек имел оранжевый цвет с противным переходом в зеленые пол и потолок. После этого мне очень не хотелось смотреть в псевдоокно, но взгляд сам упал туда ввиду малого размера моего жилища и, конечно же, обнаружил портрет икрыса в розовом балахоне с оскаленным в улыбке передним зубом.

- Сегодня самый знаменательный день в вашей жизни! – грянул с потолка патетический голос отсека. – Через два часа на смотровой площадке состоится празднованье встречи людей с икрысами, по случаю чего все люди смогут беспрепятственно покинуть свои отсеки.

- Ура-ура-ура, - пробурчала я, увернувшись от массажа кровати и направляясь в ванный угол.

- Вы, как одна из принимавших участие в спасательной операции, должны заготовить речь на тему «Ваши впечатления от спасения икрысов», - послал вдогонку мне отсек еще один кусок информации.

Я изо всех сил пнула стенку, включив песню «Эх, трамтарарам», которую всегда слушала, огорчившись или раздражившись. От нее становилось как-то легче. Значит, встреча с икрысами будет, все-таки, сегодня! Именно о том, когда ее проводить, мы до хрипоты спорили вчера, пользуясь тем, что успокаивающая музыка и пульверизаторы были отключены.

Спор изначально затеял Звездолет Андреевич, который засвистел в свою дуду насчет психологической вредности сидения в отсеках больше трех дней, припугнул развитием у людей клаустрофобии, мании преследования и подобных психических болезней, на что штурман язвительно заметил:

- И чего вы волнуетесь? У вас же больше пациентов будет.

После этой реплики Звездолет Андреевич тут же захотел провести со штурманом психологическую консультацию на тему «Сарказм и ирония как способ прикрытии собственной неполноценности», капитан его поддержал, Денеб поддержала капитана, я сказала пару ласковых Денеб, две четверти врачей встали на сторону штурмана, четверть – на сторону капитана, четверть – вообще неизвестно на чью сторону.

В конечном счете я плюнула и, не дождавшись конца скандала, пошла вместе со штурманом ужинать в столовую.

- Какая разница, Валюш, когда их выпускать – днем раньше, днем позже, - говорил он мне, пока я давилась искусственным молоком, обогащенным десятью необходимыми витаминами и двадцатью микроэлементами; больше, кроме хлеба из отрубей, на ночь есть ничего не полагалось, чтобы не снились кошмары. - Язык наш вы в них уже, как я понял, закачали, за ночь он кое-как уложится и сойдет. Не они же, а вы будете речи толкать.

- А они, может, ничего не поймут.

- Вот и слава богу!

Разговаривать серьезно со штурманом было бессмысленно. Я попрощалась с ним и поплелась к себе, мучимая все теми же сомнениями и опасениями. Икрысы не внушали мне доверия, как, впрочем, и почти все пассажиры Ануну, и от встречи первых со вторыми могло произойти что угодно. Хотя наш язык мы и вправду успешно впихнули в икрысов при помощи МНУ-6. Этот прибор, в отличие от МНУ-5, записывал информацию не в короткую память, в которой ничего долго не держится, а в долговременную, на подкорку. Таким образом, информация возникала из памяти при некотором мысленном усилии, попытке что-то вспомнить, поэтому знания не распирали личность, подвергнутую действию прибора, и сохранялись в мозгу на всю жизнь, если их не стирали специальной приставкой к МНУ-6, носившей честное название «Антимнук»

Икрысы к процедуре обогащения нашим языком отнеслись спокойно, с удовольствием подцепили к себе приборчики и отдали их обратно неохотно и не все. Махнув рукой на недостачу, мы поручили их роботам, и остальное время провели, как уже говорилось, в спорах, которые, как я видела по сегодняшнему положению дел, окончились-таки победой корабельного психолога.

- Рекомендуется выбрать из одежды что-либо близкое по покрою к одежды приветствуемых вами инопланетян, - оторвал меня от раздумий отсек. – Модель вы можете обнаружить в тумбочном отделении кровати.

Я открыла упомянутое отделение, вытащила оттуда огромный ярко-синий балахон, запихала его обратно и из чувства противоречия нацепила прекороткое платье-хамелеон, которое хамелеонило в обратную сторону, цветом выделяя его носителя из окружающей среды. Отсек промолчал, но потом все же предложил мне покрасить лицо в серый цвет или прицепить декоративные икрысиные уши, которые тоже ждут меня в тумбочке. Я ответила, что уши меня не дождутся, топнув, выключила песню «Эх, трамтарарам», которая еще не кончилась, потому как имела получасовую длительность, сунула ноги в пружинные сапоги и упрыгала на встречу с икрысами.

В коридоре толкались свежевыпущенные из отсеков люди. Обалдело оглядываясь по сторонам, они одергивали балахоны и поправляли накладные уши. Завидев меня, несколько постоянных пациентов рысью помчались ко мне излагать накопившиеся за день жалобы. Я приветственно помахала им рукой, сделала большой скачок и очутилась возле лифта, заполненного, в основном, пародиями на икрысов, хотя человека два из двадцати были в нормальной одежде.

Смотровая площадка неожиданно оказалась разгороженной пополам голубой с проплывающими облачками стеной. На моей половине были исключительно люди, рассаживаемые роботами в ровно, но тесно поставленные ряды кресел.

Подлетевший ко мне иссине-черный робот просканировал меня изжелта-зелеными глазами и испорченным заедающим голосом, почти таким, как у нашей учительницы введения в наноэкономику, которой боялась вся школа, прошипел:

- В президиум!

Не смея ослушаться, я попрыгала за ним к первому ряду, где торчали все врачи, психолог, Зуммеров с накладными икрысиными ушами на макушке и при этом все равно с каменной физиономией, искоса поглядывающая на него Денеб в белом балахоне, штурман в обычном своем виде, просторно полулежащий в кресле, прикрыв глаза, а также Аид Петрович и Лампада Неоновна.