Страница 16 из 125
– Я думал, я могу тебе доверять, – наконец, негромко произнёс мужчина. Голос его был тих, но столь полон горечи, что я, не сдержавшись, судорожно выдохнула – такое напряжение повисло между нами. Я чувствовала себя виноватой, хоть и не сделала ничего предосудительного. – Я следовал за каждым твоим желанием, отпускал тебя, куда бы ты ни попросила, любил тебя слишком слепо, чтобы разглядеть, что ты уже давно не прислушиваешься к моему мнению.
– Ты можешь мне доверять, – дрожащим голосом ответила я, хотя сама себе не верила. Я стояла между двумя мужчинами, словно между прошлым и будущим, как меж двух огней. Как жаль, что во всех девяти мирах не было ничего, что могло бы их примирить. И у меня не было такого пути, который я могла бы пройти под руку с ними обоими от начала и до конца. – Я всегда прислушивалась к твоему мнению, покуда оно было справедливо…
– Что ты можешь знать о справедливости? – вкрадчиво произнёс отец, разочарованно качая головой. Я чувствовала, что в этот миг мы всё сильнее отдаляемся друг от друга, как юг и север. Я села в постели, приподняла лицо и, сложив руки на коленях, взглянула на Бальдра. – Ты дальше своего носа ничего не видишь. Приняла заколдованный перстень от бога обмана! Лучше бы он и впрямь пытался похитить тебя, как казалось сначала… Тогда, хотя бы, ты была невиновна! Но ты – ты сама! – искра, что разжигает огонь! Тебе бы одуматься, дочь моя, ходить, не поднимая глаз в присутствии этого подлеца. А ты сбегаешь в сад, чтобы принять там – в моем чертоге – Локи!
– Я слишком долго не поднимала глаз, – с обидой отвечала я отцу, смелее глядя в его рассерженное лицо. Мне казалось, что я могу иметь собственное мнение и взгляд на мир, и отступать уже было некуда, отчего я становилась отважной и дерзкой, даже безрассудной. – А теперь открыла их и спрашиваю: за что ты так ненавидишь бога огня? Ты – любимый сын Одина, всеми почитаемый бог света, бог добра, почему отвергаешь того, кто ещё даже не успел оступиться, вместо того, чтобы указать ему верный путь? Вы – совершенные верховные боги без сомнения, без упрёка, за что казните его, за что презираете? Ответь! Ответь, как может соответствовать вашим требованиям тот, кому вы даже не оставляете выбора?! – вскричала, наконец, я, распаляясь всё сильнее. Голос мой дрожал от волнения и переживаний, а ещё обиды за Локи и собственной уязвлённой гордости. Мне казалось, что я прозрела, что видела так ясно, как никто другой, загнивающее изнутри общество Асгарда, где не было места тем, кто делал шаг в сторону от общепризнанной благодетели, частью которой я больше не желала являться.
– Это он научил тебя говорить так? Околдовал, надоумил? – почти с надрывом в голосе продолжал мой отец, постепенно поддаваясь влиянию моих и своих собственных эмоций, и во взгляде когда-то самого родного мне аса теперь я читала только холод и презрение. – Ты думаешь, что в силах изменить его, исправить, что ты такая особенная, неповторимая! У него десяток таких, и ты одна из них, забава на пару дней, а для меня ты единственная. Он развлечётся с тобой и бросит, несчастную и обесчещенную, и ты приползёшь к моему порогу! Только тогда будет поздно.
Я помню тот момент, тот страшный разговор, как сейчас. Потому что тогда я всё поняла, узрела другую сторону богов Асгарда. Передо мной сидел лучший из них – самый добрый, самый милосердный, самый понимающий и, конечно, самый справедливый – и казнил меня – свою единственную дочь – жестокостью и безразличием, которым не было равных. И если это было благо, то что тогда зло?.. Разве тот же Локи смог бы когда-нибудь, хоть однажды сравниться с этой бессердечностью, злобой в голосе, ненавистью во взгляде? Локи, который мог бы одним взмахом руки убить стражников и слуг, ничего для него не значивших, но пощадивший их? Теперь я понимала в полной мере, почему он пожелал покинуть Асгард на такой долгий срок: в тот миг я и сама хотела бы бежать из страны богов, не оглядываясь.
Я старалась быть сильной, но губы дрожали, и слёзы замерли на самом краю ресниц, отделяя меня от ожесточённого лица отца. Перед глазами всё расплывалось. Я не хотела ничего слышать и не хотела говорить, я вдруг всё для себя решила, и град мыслей и чувств обрушился на меня, грозя похоронить под собой. Отец выжидающе глядел на меня. В ту минуту мне казалось, что он гадал: достаточно ли обиды и боли нанёс мне, чтобы сломить зародившуюся волю и непокорность, подчинить дочь своим взглядам и желаниям. Но их было достаточно только для того, чтобы я потеряла веру в собственного отца, оказавшегося богом ещё более двуличным, нежели Локи. Один сказал, что не найти мне света, пока я не ступлю во тьму. Что же, я захлебнулась ей сполна.
– Прошу, верни кольцо, – собравшись с силами, вполголоса выдохнула я, поднимаясь с постели и обходя босоногой своё ложе, – оно принадлежит мне.
– Ты так ничего и не поняла, – раздражённо протянул бог лживого света – отражения тьмы, поднимаясь со своего места. Подаренное мне кольцо призывно сверкнуло в его руках, но тут же исчезло в зажатой в кулак ладони. Сверкнули и глаза отца – как-то зловеще, чуждо. – Ты не оставляешь мне выбора, Сигюн. Придётся закрыть тебя в нижних покоях, пока не придёшь в себя и не одумаешься. Хорошо, что твоя мать уже спит и не узнает этого позора, – прежде, чем я успела что-либо осознать, отец призвал свою верную свиту. Двое стражников в боевом облачении, сиявшем лживым светом, схватили меня под руки и силком повели прочь из палат. Только тогда понимание происходящего окатило меня ледяным горным потоком. Ужас и боль безысходности сковали душу.
– Отпусти! – закричала я, рванувшись в сторону, но что могла сделать маленькая слабая девушка против двух сильных обученных мужчин, обманчиво бережно утаскивавших меня из собственных покоев. Я билась, словно свободная птица, заточенная в клетку, в руках своих тюремщиков и палачей. Слёзы отчаяния от такого неожиданного и подлого предательства наконец-то вырвались наружу, и я зарыдала во весь голос. Я плохо помнила себя в те страшные минуты. Моё время истекало слишком быстро, и у меня оставались считанные секунды, чтобы что-то изменить. Вывернувшись всем телом вперёд, я закричала: