Страница 19 из 51
Михаил торопился на работу, ночного медбрата терпеливо ждали больница и ночь. Мужчину тошнило немилосердно. Съеденный ужин просился наружу, и, казалось, что внутренности из солидарности с ним тоже спешат покинуть больное тело хозяина, голова раскалывалась, мысли путались, каким-то непонятным чудом ему удалось избежать аварии на центральном опасном, хотя и регулируемом, перекрёстке.
Михаил остановил машину возле здания больницы, вышел на улицу, глотнул воздуха, пошатываясь, сделал несколько шагов, подставил лицо холодному дождю. Ничего не помогало. Медицинскому брату требовалась медицинская помощь. Мужчина зашёл в больницу, и его тут же вырвало, прямо на чистый, обработанный раствором деохлора, кафель пола.
***
Мужчина в чёрном свитере чуть-чуть волновался. Они вдвоём, Катя и Олив, сидели на кухне Катерининой квартиры и чаёвничали, время приближалось к полуночи. Что-то странное происходило с голосом в ухе, он как будто задыхался или захлёбывался, если, конечно, такие описания действия можно применить в отношении голоса. Разумеется, мужчина только рад был избавиться от своего назойливого, порой совершенно невыносимого спутника, но неоднозначность всего происходящего его смущала и слегка тревожила.
Катя со звоном размешивала ложечкой давно растворившийся в горячем напитке сахар и грустила по своему обыкновению. Олив так и не познакомил её со своей кузиной и, хотя он по-прежнему говорил с Катей о Кате, молодая женщина больше не чувствовала искреннего, неподдельного интереса мужчины к своей персоне. Он не тянулся к ней, не дотрагивался, словно невзначай, до её руки, не заглядывал в глаза преданно и осторожно, будто ища в них ответ на невысказанный вопрос.
Олив не влюбился в неё, понимала Катя, а значит ей нужно всколыхнуть и растревожить это хрупкое, только что зародившееся в её четырёхкамерном мышечном органе чувство, чтобы потом, всю оставшуюся осень, а, возможно и зиму, предаваться воспоминаниям о несбывшейся мечте и плакать, и плакать, и плакать…
– Уходи! – сказала Катя, поднимаясь из-за стола.
– Что? – не понял Олив.
– Уходи, я больше не хочу тебя видеть!
– С ума сошла? – поразился мужчина. Голос в ухе даже перестал надсадно захлёбываться на этой фразе, прислушиваясь к разговору.
– Ты не любишь меня, стало быть нечего тебе делать в моей кухне и жизни! Зачем ты тогда знакомил меня с родителями? Зачем звал гулять под дождём?
– Дура! – закричал Олив. – Идиотка! «Не смей! Остановись пока не поздно, она нужна тебе, она нужна нам, не соверши непоправимого!» – запричитал голос. – Да заткнись ты! – рявкнул Олив на голос.
– Что? – оторопела Катя.
– Это я не тебе.
– А кому? – Катя испуганно посмотрела по сторонам. – Мы здесь одни.
– А где, кстати, твоя драгоценная подруженька?
– Спит, – прошептала Катерина испуганно.
– Может быть, разбудим её?
– З-за-чем? – пролепетала Катя, вконец утратив контроль над ситуацией.
– А пусть и она послушает то, что я хочу тебе сказать! – прокричал Олив. – Пусть все знают!
Голос в ухе взвыл, как кошка с прищемлённым хвостом: «Нет, нет, нет! Не смей!»
Катя послушно пошла будить Оксану, Олив двигался вслед за ней. Оксаны в квартире не было.
– Ну и где твоя подруженька? – ехидно осведомился Олив.
– Её нет, странно…
– Вот именно.
Но тут произошла гораздо более странная вещь, чем непонятное полуночное исчезновение Оксаны: Олива внезапно вырвало, вокурат на новенький, не так давно положенный ламинат.