Страница 20 из 51
Михаил с трудом, но приходил в себя: сначала он открыл один глаз, затем второй, потом втянул воздух обеими ноздрями и закашлялся.
– Ну, слава Богу, – обрадовалась Оксана.
– А что случилось? – удивлённо оглядываясь по сторонам, Михаил узнал больницу, в которой работал. Конечно, отделение было не его, но уж свою больницу он с чужой никогда не попутает.
– Тебе стало плохо. Ты проспал целые сутки! – воскликнула Оксана.
– А как ты оказалась здесь?
– Мне позвонили, мой номер был единственным чужим в твоём телефоне, остальные номера – это номера твоих коллег. Почему ты не сказал мне, что одинок? Оказывается, у тебя совсем нет родных.
– Ну…– смущённо протянул Михаил, не желая лгать. Голос в ухе молчал, будто не пришёл в себя одновременно с Михаилом.
– А ты знаешь, Олив тоже здесь!
– Нет, не знаю, откуда же мне знать, – рассудительно произнёс Миша и тут же подскочил на кровати. – Как здесь? Почему здесь? Он не должен…
– А его тоже рвало, как и тебя, весь дом нам изгадил. Вы где-то ужинали вместе?
– Н-нет.
– Странно всё это. – задумчиво сказала Оксана. – Вы на одной линии живёте? Ты пил сырую воду? Возможно, у тебя норовирус. Это страшное заболевание, сопровождаемое…
– Да не пил я сырую воду, – досадливо поморщился Миша.
Оксана притормозила свои стремления поставить диагноз вперёд врачей.
– Оказывается, ты совсем недавно тут работаешь…
– Да. Я же говорил, что раньше жил в …другом месте.
– А что, родных у тебя совсем-совсем нет?
– Нет, здесь у меня нет родных. «Сейчас она спросит тебя: а где есть? И ты опять будешь много и долго врать,» – Мише показалось, что пробудившийся голос даже руки потёр от предвкушения такого удовольствия.
Но Оксана не спросила, она просто сказала:
– Здесь у тебя есть я. Этого вполне достаточно.
Женщина взяла руку мужчины в свою и нежно-нежно, едва касаясь губами, поцеловала его ладонь. Михаил улыбнулся и выдохнул. Всё было хорошо и правильно, так как должно быть.
«Ты уверен?» – вмешался вечный спутник.
– Я уверен, – ответил Михаил.
– В чём? – не поняла Оксана.
– Я уверен, – теперь уже прошептал Миша, закрывая глаза. Он лежал на больничной кровати, такой слабый, жалкий, осунувшийся, с чёрными кругами под глазами, ярко выделяющимися на его бледном худом лице, и улыбался: Оксане, себе, своим мыслям и даже голосу в ухе. Он улыбался миру, этому ноющему от вечной неудовлетворённости, торопливому, суетному, изменчивому, неверному, но такому прекрасному миру, в котором ему посчастливилось жить…
Голос в ухе и хмыкал, и кашлял, и стонал, но Михаилу было всё равно. Он был счастлив. Сейчас. В эту самую немыслимо короткую и бесконечно длинную минуту, которая, он знал, больше никогда не повторится, проживи он на этом свете хоть ещё столько же лет, сколько прожил.
И от этих его бесконечно счастливых раздумий розы в палате не расцвели, солнце не заглянуло в окно, потные подмышки не заблагоухали удушающим ароматом ванили и сладкой ваты, – ничего особенного не произошло, потому что счастье всё-таки находится внутри той самой полу-эфемерной субстанции, в существовании которой многие до сих пор сомневаются, но только не Михаил с его усталыми глазами, блестящими от выступившей солёной влаги.
***
Катерина боялась заходить в палату. С одной стороны, как всякий добрый и сострадательный человек, она считала себя ну просто обязанной навестить больного. Но с другой… во-первых, они расстались, он больше не её герой, да и вообще никакой не герой: то в обморок падает невзначай, то ненавязчиво блюёт на её вымытый пол, во-вторых, он её серьёзно и обидно оскорбил.
Женщина собралась с духом… повернулась спиной к двери и бросилась бежать прочь от палаты, по коридору, из больницы, на улицу.