Страница 175 из 202
И Райнеро снова позволил Юлиане повести его как бычка, за кольцо в носу, принимать его за провинциальчика, едва ли не дурочка. Сын принцессы Яльте, скучающей по своей стране, он с малолетства знал обо всех обрядах Тикты и слушал мамины рассказы каждый раз как первый. Лишь бы видеть её улыбку, как сейчас — Юлианы. Собравшись семьями в доме главы рода, тиктийцы лили в серебряную чашу жертвенную кровь волка, по очереди старшинства окунали в неё руки и оставляли алые следы на снегу. Ветер заметал их, и считалось, снег накормлен, бог зимы Фрозрик весь грядущий год будет милостив к ним.
— Да будет вам известно, несчастненький, что Фрозрик приходится старшим братом Изоргу. А метели разражаются от того, что Фрозрик дерётся с Изоргом.
— И как же узнавали, кто одержал в схватке верх?
Ну, Хранительница, что ты сочинишь для «несчастненького», раз уж боги не дали людям на этот вопрос ответа?
— Узнавали легко, да слишком поздно. — Юлиана вздохнула, отчего пришли в волнение полукружья грудей над неподобающим ангелам вырезам. Наверное, впервые в жизни Райнеро, судорожно вздохнув, отвёл взгляд. После выходки одичавшего Лауритса её оскорбит, спугнёт такое внимание. — При победе Фрозрика война, если она велась, заканчивалась в начале года, а новая не начиналась. При победе Изорга война продолжалась ещё более кровавая, чем в ушедшем году, или же начиналась в считанные недели года наступившего.
— Тогда, — усмехаясь, Райнеро поклонился снегопаду в окне за спиной Юлианы, — поддержим Фрозрика молитвами поледянее.
— После танцев, до трапезы, мы все выйдем на балкон и плеснём в снег красного вина из серебряных кубков. — Юлиана взглянула исподлобья, взглянула наставником, недовольным глупостью подопечного. — А слуги поведут борьбу против господского расточительства, подставив тазы и вёдра под льющееся винцо.
Между тем танец приготовил лжеандрийцу новое испытание. Все положили руки друг другу на плечи, позволяя лбам почти сталкиваться, и начали делать галопирующие шаги: вправо, вперед, влево, назад.
Райнеро коснулся крыльев ангела, хрупких и трепетных, и крылья эти словно обняли их обоих. Во рту пересохло. Он боялся дышать глубоко, никуда не годилось, чтобы Юлиана чувствовала его дыхание. И всё равно слышал своё взволнованное — ну чем не бычье — сопение. Это бесило до комков в глотке, до жжения в груди. Она подумает, он безудержное животное… Кто поверит, что Райнеро Рекенья-и-Яльте разволновался так, словно впервые дотронулся до женщины.
Краем глаза он уловил медовый, нет, золотой блеск. Так и не дерзнув тюкнуться своим дурным лбом в ясный лоб Юлианы, понадеявшись выгадать немного времени и разобраться с волнением, Райнеро обернулся на соседнюю пару. Его милость Лауритс Яльте вёл в танце блондинку в золотистом платье. Улыбаясь, он слегка наклонял к ней голову, и дело было не в трепете — женщина едва доставала ему до плеча и умилительно тянула вверх руки. Должно быть, и лицо у неё очень милое, иначе чего этот дикарь глядится в него с такой теплотой?
— Рррагнар Агне! — Пахнущие розами пальцы схватили его за подбородок и, надавливая на ямочку, повернули обратно. Из глаз Юлианы смотрела бездна, опасно близкая, непроглядная, ведь солнце угасло на дне. — Это золото принадлежит графу Оссори, медведю с дыханием линдворма. Король в эту минуту тоже выбрал золото. А ты? Ты, «несчастненький»? Чужое золото или всеми обиженная, забытая роза?
Это было исключительное мгновение для поцелуя. Но дикарская выходка дядюшки сделала его невозможным. Уняв досаду быстрым вздохом, Райнеро отнял от подбородка пальчики Юлианы и поцеловал ноготки. Из глубин бездны взошло солнце.
— Кому нужен металл, когда рядом цветёт роза? — Райнеро не желал отпускать её, делить даже с мужем, мокрым местом, которого здесь и нет.
Райнеро взял Юлиану за талию. Ангел стал женщиной, такой земной, такой желанной.
Высоко поднял Юлиану, и удерживать её оказалось невероятно легко. Но он не может так просто заполучить её. А главное, не хочет так просто. Только если добьётся ответной любви. Проворно и резко повернул Юлиану в воздухе и опустил наземь, не выпуская из рук талии. Она ахнула, а потом засмеялась, нет, загоготала. Этот гогот сочли бы непристойным во всех дворцах мира. Ну и тупицы.
— Юлиана. Никто и никогда не обидит розу, веришь? — Эта женщина не та, которую можно зажать в уголке или учить супружеским обязанностям. Эта женщина много большее. И она взглянет на него по-другому уже сегодня, сейчас, как только он получит поддержку дяди и станет на шаг ближе к своему трону. — Ты увидишь, я не «несчастненький». Ты увидишь, я принц.
2
В последний раз Оссори танцевал с женой на дне рождения королевы Филис, больше года назад. С тех пор Альда не являлась ко двору, предпочитая сидеть среди своих книжек безвылазно. Мог ли Берни подумать, что кружа её в танце сейчас, на новогоднем празднике в Сегне, пожалеет об упущенном времени? В золотистом платье, с такой редкой улыбкой на губах, Альда его восхищала. Берни осторожно держал её за ручку, касался талии, любовался узором из лент и прядей на златокудрой головке, совсем не замечая, в каком танце ведёт партнёршу. Ноги помнили, куда шагать, руки помнили, когда дотронуться до ладони жены. Альда вскинула на него глаза, они смеялись, в синеве мерцали огни свечей.