Страница 29 из 35
- У вас прямо коллекция чая и кофе. И то, и то любите?
- Кофе - это напиток праздника, чувственный, томящий. Это напиток о земных радостях и для них. А чай... он ведь и правда открывает душу. От хорошего чая те же чувства, как после медитации. Ощущение распахнутости в небо всего естества.
Павла, хоть и любовался он, как двигаются Лизины губы и всё лицо, озарило вдруг:
- Лиза... вы не против выбраться со мной из дома?
И таким мальчишеским азартом светился весь... Лиза нашла в себе силы пойти. Сил не нашлось - отказать.
Боже, как ныло всё тело, особенно, когда пришлось протаскивать его сквозь прутья решётки, преграждавшей путь на крышу Павлова дома! Однако не портить же человеку удовольствие? А щадить себя - это после-после, когда от молодых сил даже памяти не останется...
Что ты делаешь с нами, небо? Вышвыриваешь прочь суету и боль, даже самая тяжесть телесная остаётся где-то далеко-далеко внизу - а ты вздымаешь душу к себе, прижимаешь к звёздам, обласкиваешь облаками, их цветами и формами. От Луны твоей не отвести глаз, за Солнцем твоим кружимся, кружимся...
Лиза смотрела в небо, Павел смотрел в Лизу. А после и он поднял взгляд. Они прислонились друг к другу спинами, взялись за руки - и полетели.
*
- Знаешь, чего я больше всего боюсь?
- Чего?
- Сделать тебе больно.
- Не бойся. Это неизбежно, когда любовь. Вот тебя когда рядом нет - мне холодно, очень. Я просто болею без тебя. Или когда ты просто даже вот с Наськой говорил, мне было нехорошо вот тут.
Рубашка пижамки приподнялась, чтобы показать, где.
Он склонился и поцеловал её в сердце.
Познание... сладчайшее из дел человеческих! Вдыхать и впитывать, процеловывать и излизывать, ластить губами и ладонями, и всем своим сокровенным, слушать себя в ответ на другого - что может быть прекраснее? Только чтобы этот другой остался единственным.
Мальчику и девочке достанет и сердца, и ума - вместе открыв сейчас дверь в вечность, они так и пойдут рука об руку. Из года в год, из десятилетия в десятилетие, из жизни в жизнь.
А после они, нагие, изумлённые друг другом, стояли перед зеркалом, отражаясь в нём в полный рост.
- Запомни нас такими, - говорила девочка, а мальчик молчал, и только глаза его сияли невечерним светом, запоминая каждый изгиб, каждое движение юных тел, каждую прелесть их и несуразность.
Пройдут десятки лет, вырастут дети и придут в жизнь дети детей, и на последнем пороге зрелости так же встанут мальчик и девочка перед зеркалом, ничего не тая друг от друга, ничего не скрывая от самих себя - ни седины, ни утомлённой годами и неотвратимым распадом плоти. Но всё такими же будут взгляды - невечерним полные светом, как бывает у тех, кто познал безраздельность с родною душой.
*
"Сколько же в любви ребячества!" - руки поливали цветы, программировали стиральную машину, водили влажной шваброй по геометрии паркета, а Лиза улыбалась и улыбалась, слушая, о чём гомонит нынче внутренний эфир. То смущённо улыбалась, то мечтательно... овеянным майской соловьиной ночью, им с Павлом диким показалось расставаться, противоестественным. Как можно разлучаться с тем, кто ты сам, только в ином обличье? Как можно разлучаться тем, кто един?
"Откровенный, сильный. Доверчивый. Беззащитный", - сердце мягко сжалось от нежности, стоило только вспомнить... вспомнить.
Лиза прерывисто выдохнула и тут же улыбнулась снова - а как поутру радовался Чак! И сколько же в этом псе деликатности, достоинства, чуткости... когда дверь спальни закрылась, не скрёбся, не капризничал, как иные породистые баловни, но вытянулся вдоль порожка - караулить. А утром, весело и звонко встретив хозяина, поспешил к Лизиной ручке приложиться. Вот и думай после этого, что у животных нет души.
"Да что я? Душа - она у всего".
И Лиза кивнула в ответ - дивно же порою беседует с нами мир: выйдя из подъезда с Павлом и Чаком, звездочея первым делом увидела Петю и Варю, важно ведомых на поводке Чуней. Зверики дружно бросились совершать ритуал приветствия, закружились - и снова получился чёрно-белый лохматый шарик, да ещё и разнополюсной по... кхм... гендерному признаку. Расшутились от показанной картинки все, а сейчас Лиза крепко задумалась о другом.
Ещё несколько дней счастья у юных - а там приезжают родители. И если не консьерж известит Ирину, в чьей компании провела минувшие дни её дочь, дотошная мать сама это у него выяснит. И... скандал?
Лиза будто наяву увидела, услышала: Ирина нависает над Варей, клинки их взглядов, звон этих клинков, страдальческая гримаса на бледном лице брата, Варина чеканка: "Или принимай меня такой, мать, или прощай", Ира отшатывается, будто мощным ветром отброшенная, уступает путь.
Но вдруг Ирина и так, сама, поймёт - выросла дочь, готова и судьбу решать свою, и отвечать за решения? Ну, может ведь? Звездочея всмотрелась придирчиво. Нет, Елизавета Григорьевна, так - слишком искусственно, чтобы быть правдой. Да, тебе, центристке, непротивленке и прочая-прочая-прочая, очень нравится второй вариант, но по уму, по жизни - должен быть первый: зубов не показав, ничего не съешь. Кроме того, Варе самой должно собрать свои шишки и грабли. Не пытайся вместе с Ириной сделать девочкину судьбу стерильной. Весна рождается из грязи, помнишь?