Страница 8 из 277
При этих словах Анхельм тихо фыркнул.
– Но юг… Мелуа, Уве-ла-Корде, Кимри… – продолжал Орвальд, не обращая на него внимания. – Эти герцогства пострадали! Пострадали весьма серьезно! Народ может восстать, Вейлор. Вэллис и Южные острова – только начало. Скоро дело дойдет до Зальцири, Вейнсборо и Сорин-Касто.
– Для этого мне нужна личная гвардия, – железным тоном ответил император. – Чтобы восстания не случилось.
Орвальд некоторое время смотрел на брата, затем качнул головой.
– Народ будет бояться тебя, но не уважать. На страхе ты никогда не построишь прочного фундамента. Уважение народа делает правителя великим, а империю насыщает силой.
– Какую поддержку я могу найти у народа, если даже у своего брата я не нахожу понимания? Мой облик справедливого и мудрого правителя давно уничтожен, и вы, – Вейлор обернулся к совету и обвел каждого герцога взглядом, – одни из тех, кто его старательно топтал двадцать пять лет назад.
– Я поддержал тебя тогда, – заметил Орвальд.
– Но твой брат не поддержал. А ведь именно он был главой совета в тот год, – ответил Вейлор и надолго замолчал. Наконец он тяжело вздохнул и сказал:
– Закон гласит, что на решение, принятое монархом, вето может быть наложено только при единогласном поддержании членами Дворянского собрания и одобрении высокого канцлера. Ваше решение, ваше превосходительство господин министр юстиции, высокий канцлер Соринтии, и так далее, и так далее… Что же вы скажете?
– Я одобряю вето, – сказал Орвальд.
Мертвая тишина воцарилась в зале. Вейлор смотрел на лист голосования в руках Орвальда, и взгляд его был не из приятных. Его превосходительство подвинул к себе чернильницу, взял перо и поставил на документе размашистую подпись.
Император вздохнул, поднялся во весь свой огромный рост – а был он одного роста с Анхельмом, только комплекцией мощнее, – завел руки за спину и сказал:
– Раз мои подчиненные не желают выполнять моих приказов добровольно, мне придется воспользоваться силой. В крутые времена – крутые меры.
Рин стояла позади императора и видела, что его ладони начали мерцать. Тем самым светло-зеленым светом… Рин успела уловить взгляд помощника – он торжествовал! – и поняла, что сейчас-то и придет конец всем попыткам совершить революцию по-тихому…
– Позволено ли мне будет отметить кое-что, ваше величество? – вдруг послышался женский голос, и все уставились на Амалию Дорсен. Она сосредоточенно рассматривала лицо Вейлора, вытянув руки на столе. Когда император кивнул, она продолжила: – Это ваша личная гвардия, ваше величество, и гвардейцы считают величайшей честью и благом одно лишь право служить вам. Вы же понимаете, о чем я говорю?
Странно: Вейлор затих. Вся его поза выражала сомнение. Рин заметила, что руки правителя прекратили мерцать.
– Гвардейцы действительно верны своему императору. Они служат нашей стране. Они поймут, сколь сложные времена настали, и покорно, великодушно согласятся хранить безопасность нашей родины, довольствуясь лишь пищей и кровом. Это благое дело с их стороны обязательно найдет отклик в сердцах простого народа, и тогда Пресветлая Сиани смилостивится над нами. А мы накормим волков и убережем овец.
Рин поняла предложение Амалии: не платить гвардейцам вообще. Работа за еду. Анхельм, услышав это, уставился на герцогиню ничего не понимающим взглядом, для него сложно было принять, что госпожа Дорсен предлагает фактически введение рабства для одной отдельно взятой категории военнослужащих. Демоны бы с ними, с этими заклятыми, но потом император может прийти к мысли, что это хорошее решение для проблемы выплаты жалований. Таким образом, и регулярной армии можно не платить... А это повлечет за собой тотальное рабство военных…
Рабство, на борьбу с которым Соринтия потратила астрономические суммы, колоссальные силы и более четверти века!
Рабство. Слово, которое было неприемлемо и ненавистно для любого соринтийца.
Рабство, из-за которого рушились судьбы тысяч и тысяч людей…
Рабство – шаг назад в истории.
Но что теперь решит император, когда на одной чаше весов лежит вся страна, а на другой – личная гвардия, столь желанная… но состоящая из рабов? Рабовладение в Соринтии карается смертной казнью.
Вейлор молчал. Долго. Он снова сел в кресло и в задумчивости пролистал финансовый отчет. Герцоги покорно ждали его слов.
– Ваши слова не лишены смысла, – сказал он, наконец. – Мне нужно обдумать их. Я не могу принять такое решение прямо сейчас.
– Ваше величество, оплата такого тяжелого труда пищей и кровом – это узаконенное рабство, – сказал Анхельм.
– Все-то вам не нравится, господин Ример! – прищурился Вейлор, повернувшись к нему. – А между тем, эта мера действительно поможет сохранить деньги, но при этом получить то, что нужно – гвардию.
Рин поймала взгляд Амалии, адресованный Анхельму, и поняла, что сейчас самое время остановить герцога, иначе быть беде. Но как его остановишь?