Страница 52 из 53
Если бы какие-нибудь полгода назад кто-нибудь сказал Драко Малфою, что он будет идти по коридору больницы под ручку с Гермионой Грейнджер после того, как вместе с ней посетил ее родителей, и мило беседовать, он бы рассмеялся. Рассмеялся бы громко, до иконы, до боли в животе.
Сейчас же это казалось таким нормальным. Не было ни смущения, ни неловких пауз. Была раскрасневшаяся от быстрого шага Гермиона, с лица которой не сходила счастливая улыбка, и был привычно лучащийся сарказмом Драко. Полная гармония.
— Мама поразительно быстро пошла на поправку. Она постепенно вспоминает мое детство, правда, пока обрывочно, но папа очень помогает, — она говорит это едва слышно, себе под нос, и часть слов ускользает от Драко. Она будто бы боится спугнуть это мимолетное счастье, так внезапно появившееся в ее жизни, до сего момента полная непроглядной темноты, семейных проклятий чистокровных снобов, журналистов и обмороков.
Малфой слушает ее внимательно и молча. Он задумчиво кусает нижнюю губу, пытаясь понять, как в его случае будет лучше себя вести. Надменно и спокойно? Радостно? Ободряюще?
Он не чувствовал ничего, кроме обжигающей его изнутри пустоты. Он не желал больше надевать ни одну из своих масок, зная, что исход все равно будет един. И если он — не последняя задница, он поступит так, как должен.
Ведь Гермионе больше не нужен был этот цирк; ее выгода от сделки растворилась в тот момент, когда Боб Грейнджер открыл глаза. И, как бы ни парадоксально это звучало, последнее, чего хотелось Драко, так это то, чтобы она жертвовала собой ради кучки галлеонов. Драко Малфой не желал, чтобы Гермиона Грейнджер умирала.
Последнее он, кажется, помимо своей воли произнес вслух, потому что девушка, идущая рядом, вдруг внезапно остановилась и встала, как вкопанная, глядя на него широко открытыми глазами, полными удивления.
Да, именно так он представлял себе этот грандиозный момент. Он мог бы собой даже гордиться, останься у него силы для подобного рода чепухи.
Он выдавливает из себя подобие улыбки и достает из заднего кармана брюк смятый лист, вырванный им из книги. Ему стоит определенных усилий протянуть руку, чтобы отдать это Гермионе.
— Я не хочу, чтобы Гермиона Грейнджер умирала, — вновь повторяет он, удивляясь, откуда у него в один момент появилось столько храбрости. — Тут — инструкция к тому, как разорвать эту чертову помолвку и вернуть все на свои места. То, что мы так долго искали. Не благодари.
На протяжении всей своей маленькой речи он смотрит в стену, гордо задрав нос. Если бы Гермиона ушла, он бы и не заметил.
Но Гермиона стояла тут, рядом, и слушала. Она неуверенно взяла в руки клочок пергамента и развернула его. Наверно, ее тоже поразила абсолютно не присущая ей робость, потому что говорить стало необычайно тяжело.
— Я буду скучать, — проглатывая слова благодарности, произносит она и пытается поймать его взгляд, в котором бы она абсолютно точно увидела, что он тоже.
— Дура, — бормочет он себе под нос и, поддавшись какой-то необъяснимой силе, ерошит ей волосы, запутывая непослушные кудри еще сильнее. В его голосе нет злобы, только какая-то идиотская грусть, которую он не желает испытывать.
Драко продолжает свой путь к выходу, а Гермиона растерянно смотрит ему вслед, не зная, стоит ли ей идти за ним.
Наверно, все же не стоит.
Она снова опускает свой взгляд на пергамент в руках и улыбается. Совсем скоро все снова встанет на свои места.
— Я хотел получить деньги и сбежать, — признается он, пряча в руках лицо. В гостиной неимоверно душно, но Люциус чувствует, как бегают мурашки по всему телу, когда он снова поднимает взгляд и видит глаза своей жены.
На журнальном столике — копии документов, присланные Панси. Попади хотя бы одна такая бумажка в руки авроров, их бы благополучной жизни пришел конец. Но не это волнует Нарциссу.
Не впервые она чувствует себя преданной своим собственным мужем, но впервые она чувствует, как иссякают остатки ее ангельского терпения, когда она пытается что-то разглядеть в его глазах, хотя бы крохи атрофированной совести, но не видит там ровным счетом ничего.
— Предложение Министерства насчет Грейнджер позволило бы мне остаться тут, с вами, поэтому я и согласился на этот глупый план, — он непрерывно хмурится, разглядывая ворох писем и чеков и силясь понять, как это все попало в руки к Нарциссе.
Нарцисса же силится понять, как унять желание запустить в него Ступефаем и выгнать из собственного же дома.
— Ты, крыса, — зло цедит она, виня себя за собственные слепоту, вседоверие и всепрощение. — Теперь, когда Гермиона свободна, может забирать все и бежать хоть на Кубу, или где там тебе еще будут рады!
Нарцисса сгребает все в охапку и под испуганный вздох мужа бросает бумаги в камин, где тут же загорается пламя, пожирая толстый пергамент. По комнате распространяется едкий дым, но что-то ей подсказывает, что не из-за дыма так щиплют глаза. Смахивая нежеланные слезы, она быстрым шагом выходит из гостиной, оставляя Люциуса наедине со его мыслями.