Французский перец

– Ох, – выдыхает с облегчением и плюхается задницей на стол. Лицо красное, покрытое прозрачными капельками. Удушливые запахи пота, алкогольных паров и тёплой спермы перемешиваются, создавая вокруг Елизарова плотный влажный кокон отвратительной какофонии. – Молодец… Порадовала…

Тяжело дышит, запрокинув голову и опустив перед собой руки. Отдышавшись, встаёт и подходит к дивану. Берёт скомканный пиджак и достаёт кошелек. Бросает пачку денег передо мной на пол.

– Заслужила. Всё. Теперь до следующего раза.

В голове еще мутится, но «до следующего раза» слышу отчётливо. Оно бьётся в черепной коробке, словно пойманная в силки птица. Как? Почему? Разве это не всё? Разве ему этого мало?

– Егор! – орёт, застегивая штаны. – Егор!

Егор появляется, как чёрт из табакерки. Скользит по мне взглядом.

– Отвезёшь, куда скажет. Всё. Забирай и увози её к чёртовой матери! Спать пойду!

Уходит, оставляя меня наедине с Егором.

– Жива? – Егор приседает, склоняясь надо мной.

Приподнимаюсь на дрожащих руках.

– Да, – так тихо, что едва слышу свой голос.

– Ты прости меня, – тяжело вздыхает. Скорбно смотрит. Его сочувствие заставляет меня расплакаться. Тело гудит от побоев. Каждое движение впивается болью и рвёт на части. Влажный ком застревает колючкой в горле. Я сгребаю с пола вещи. С горем пополам натягиваю на себя. Кожу дико саднит. Рубцы на спине горят. Егор помогает мне, аккуратно берет под локоть и ведёт на выход.

Всю дорогу до дома пытаюсь унять слёзы, но никак не могу. Они текут, не переставая, заползают за ворот блузки, холодят кожу лица и шеи. Я отвратительна сама себе. Как я докатилась до такого? Опустилась до того, что добровольно дала себя избить и изнасиловать. Что за человек такой Елизаров? И человек ли вообще? За его молчание мне придётся заплатить высокую цену. Смогу ли я вынести уготованное судьбой наказание? В том, что это наказание, я ни капли не сомневаюсь. Наказание за смерть. За муки невинной души. За непозволительно рано прерванную жизнь. Эммануэль.

Глава 25. Арно. Сделка с дьяволом

После посещения особняка Елизарова чувствую себя отвратительно. Вспоминаю его слова, и хочется наложить на себя руки. Я не вынесу ещё одной такой встречи. Это нестерпимо больно, как физически, так и душевно. Ощущение, что меня вываляли в грязи. Хочется отмыться. Долго тру себя мочалкой, стоя под душем. Каждый вдох дается с трудом. Спина жутко ноет. Кажется, что у меня переломаны все ребра. Кожу дико саднит. Рубцы горят. Но я все равно продолжаю себя тереть. Хочу очиститься от той мерзости, что испробовала в доме Александра Васильевича. Смыть с себя его запах, его прикосновения, его давящий, ломающий психику, голос, воспоминания об этом вечере, унижение, что навсегда застряло во мне, словно осколок разорвавшейся мины, калеча душу и причиняя ужасные страдания. Как бы хотелось выкинуть все из памяти. Но забыть не получится. Надо будет как-то научиться жить с этим. Падаю на колени и издаю протяжный вой. Я одна. Совершенно одна. Жильбер меня ненавидит и хочет отобрать сына. Эммануэль, который любил, умер. С его смертью моя жизнь превратилась в ад. Я-то думала, что моей душе уготовано чистилище в загробном мире, но нет. Мой ад настиг меня здесь, при жизни. Что мне делать? Сжимаюсь в комок. Лежу голая на дне пустой ванны, чувствуя, как холодеют руки и ноги. Теплые капли, льющиеся сверху, успевают порядком остыть, пока долетают до меня. Не хочу вставать. Хочется лежать так целую вечность, чтобы никто не трогал. Закрываю глаза, слушая, как шипят бьющиеся о металл струи. Внутри всё дрожит. Всё ещё дрожит. От страха. От жалости к себе. От ненависти.

Из оцепенения выводят телефонные трели. Кто-то настойчиво пытается до меня дозвониться. На ум приходит только Елизаров. Губы горестно кривятся. Захожусь тихой истерикой. Я не хочу! Не хочу! Не хочу! Но телефон не смолкает, вновь взрываясь будоражащими звуками. Если я не отвечу, он всё равно найдёт меня. Придет и вытащит за волосы. Помню каждое сказанное им слово. Встаю, превозмогая дикую боль. Закрываю воду, накидываю халат и медленно плетусь в комнату.

Беру в руки светящийся смартфон и облегчённо вздыхаю, глядя на вызывающий контакт. Звонит мама. Но почему так настойчиво? Что-то случилось? Что-то с Арно? Внутри холодеет от страха.

– Алло, мам!

– Что же ты трубку не берешь? Я уже начала волноваться.

– Всё хорошо, мам. Я была в ванной.

– Ну и слава богу! А я…

– Что-то случилось? Что-то с Арно? – перебиваю ее.

Тяжело вздыхает. Сердце пропускает удар.

– Как тебе сказать. Неладное что-то с ним. Синяки по всему телу. Даже на лице. На прогулку выходить стыдно. Соседи косятся. Думают, бьём мы его, – невесело усмехается. – Не ест. Худющий. Одни глаза торчат. Тревожно мне за него. Ты бы приехала хоть на время. А?

Тоска давит рёбра. Чувствую, что безумно соскучилась по сыну.

– Да, мам, хорошо. Приеду. Только разберусь с делами и приеду, – я не могу появиться дома в таком виде. Нужно время, чтобы следы от побоев хоть немного зажили.

– Ты работу нашла? – её голос становится теплее.

– Нет, пока нет. Но найду. Обещаю.

– Ох, Карина. Зачем тебе эта Москва? Осталась бы у нас. Ну и что, что на копейки, зато рядом с сыном.

– Не надо, мам, – внутри ноет от её слов. Как бы я хотела повернуть время вспять. Остановить это чёртово колесо, закрутить его обратно. Но прошлого не воротишь. Остаётся только сожалеть.

– Мам, а ты врача Арно вызывала?

– Вызывала. Говорит, анемия. Воздуха, говорит, не хватает, железа в организме.

– Как только смогу, сразу приеду. Ждите меня. Ладно?

– Нам только и остаётся, что ждать, – мама вздыхает и кладет трубку.

Мои горести отступают на второй план. Чувствую сильную тревогу за Арно.

Никак не могу успокоиться. Мне хочется всё бросить и полететь к сыну. Что с ним такое? Скучает? Анемия? А если нет? А если что-то серьезное? Гоню от себя дурные мысли. Я не должна так думать. Плохие мысли притягивают негатив. Но почему-то снова и снова натыкаюсь на мрачные думы. Вспоминаю своего Арно. Мой маленький, тёплый комочек счастья, так сладко пахнущий молоком. Живое воплощение моей любви. Его мягкие щёчки и маленькие пухлые пальчики, которых бесконечно хочется касаться губами. Я люблю своего сына. Люблю больше всего на свете. Ради него я сделаю и вытерплю всё.

Денег осталось катастрофически мало. На что я буду покупать билет? Меня охватывает приступ паники. Губы дрожат. Скоро придёт время платы за аренду квартиры, а у меня ни денег, ни работы. Мне надо вновь приняться за поиски, иначе… Иначе… Я не хочу думать о том, что будет иначе. Мне надо устроиться хоть куда-нибудь. Хоть продавцом в «Макдоналдс», чтобы получить авансом немного денег. Уже не до амбиций. Уже все сроки моих высоких запросов истекли, и надо брать то, что дают. Пока еще дают. Вспоминаю несколько мест, где мне предлагали копеечную зарплату и должность штатного юриста. Я выписывала адреса и телефоны. Найти бы эту бумажку. Лезу в сумку в поисках заветного клочка бумаги. Но вместо него нахожу увесистую пачку денег. Ту, что швырнул мне Елизаров на прощание. Перед глазами встаёт мутная пелена, я сглатываю подкативший к горлу удушливый ком. Моя плата за услуги интимного характера. Подбородок дрожит. Таращусь на деньги, не понимая, как они оказались в моей сумочке. Я не брала этих денег. Брезгливо бросаю пачку на кровать и долго смотрю. Мне нужны деньги. Очень нужны. Но не эти. Эти деньги грязные. Я не шлюха, чтобы брать их. Или? Может, всё-таки шлюха? Доступная девка? Вспоминаю слова Пуавра. Я уже ни в чём не уверена. И от этого становится ещё горше. Пачка хорошая – пять тысяч евро. Не так уж и дёшево я стою. Горестно ухмыляюсь своим невесёлым мыслям. Цена моего унижения – пять тысяч евро. Догадываюсь, кто положил мне в сумку эти деньги. Можно проявить гордость и пойти бросить их в лицо Елизарову, но я этого не сделаю. Сейчас мне не до собственной гордости. Я слишком нуждаюсь в деньгах. Протягиваю руку и дрожащими пальцами касаюсь новеньких гладких купюр. Хватаю и прижимаю к груди, и тут меня накрывает. Захожусь безмолвным истеричным плачем и валюсь на кровать. Зарываюсь лицом в подушку и долго надрывно плачу. Кожу стягивает от слёз. Рыдаю, пока голова не превращается в чугунный котёл. Со слезами уходят боль и отчаяние, и я медленно погружаюсь в сон. Не замечаю, как вскоре засыпаю.