Французский перец

Слова Эммануэля стали последней песчинкой, упавшей на весы. Я сдалась и приняла любезное приглашение Жильбера. Мы переехали в особняк на Набережной Жевр и наняли няню. Но этот переезд не радует меня с первых же минут. Уже через неделю я начинаю сильно жалеть, что согласилась на эту авантюру. Казавшиеся забытыми чувства вспыхнули с новой силой. Какая же это пытка – находиться рядом и знать, что я уже никогда не смогу коснуться его. Я даже не могу думать о Жильбере. Это несправедливо по отношению к Эммануэлю. Изо всех сил я стараюсь отвлечь себя. Не вспоминать, не представлять, не чувствовать. Но моё подсознание настойчиво подкидывает неприятные сюрпризы. Сны – как привет из постыдного прошлого, как всплывшие на поверхность утопленники. Они пугают меня, заставляя просыпаться в холодном поту. В них я снова с Жильбером. Он трогает меня, гладит, ласкает языком в самых сокровенных местах. И целует. Долго, настойчиво, влажно. Ложится на меня. Кожа к коже. Наши тела повторяют изгибы друг друга. Горячая волна блаженства захлёстывает меня и растекается тёплым океаном в низу живота. Он погружает в меня свой член, млеет и сладко стонет. Входит в меня всё чаще и чаще. Шипит, дёргается, мелко дрожит и кончает, изливаясь в меня бесконечно долго. Я взрываюсь оргазмом. Лечу, взмываю ввысь и стремительно падаю, осыпаясь невесомым пеплом летящих комет.

Вздрагиваю, точно от удара, и открываю глаза. Мне становится стыдно за свой сон. Позже приходит осознание, и оно хуже всего – я всё ещё люблю Жильбера. Мне нельзя любить его. Нельзя! Я жена его сына. Это неправильно. Так нельзя! Но уговоры не помогают. Глупое сердце не хочет слышать голоса разума и истерично бьётся, стоит только встретиться глазами с Жильбером. И каждый раз я вижу в серых жемчужинах то, чего так долго желала. Ну почему мы получаем то, что хотим, слишком поздно? Катастрофически, невозможно поздно! Со своей любовью Пуавр опоздал на огромную, как материк, жизнь. Его молчаливые взгляды ранят, впиваются шипами и нещадно царапают, рвут в клочья слабую плоть. Какая это мука – видеть его каждый день без надежды коснуться, хотеть сказать и молчать, любить и знать, что любовь невозможна.

Я каждый день умираю, выгорая дотла, превращаясь изнутри в выжженную пустыню. И точно знаю, что он умирает вместе со мной. Молча, из последних сил отчаянно сопротивляясь съедающему заживо огню. Мы оба молчим. Нам нечего сказать друг другу. Всё уже сказано. К чему теперь слова? У нас нет ничего общего, кроме памяти, кроме нескольких счастливых мгновений. Наше прошлое. Такое простое и такое бесценное. Счастье мимолётно, жизнь конечна. Мы все умрём, но как долго можно жить с этой болью? Почему так больно? Почему?

Глава 22. Эммануэль. Цена обмана

Всё то время, что мы живем в особняке, Жильбер остаётся в Париже. Никуда не уезжает. Я знаю – он ждёт, как и все мы, когда умрёт Симон. Это страшно – ждать смерти близкого тебе человека. Отсчёт пошёл на дни, а может, уже и на часы. Никто не знает. Квартира на Набережной Жевр погружается в напряжённое скорбное молчание. Я вздрагиваю каждый раз, когда слышу телефонный звонок. Сердце замирает в ожидании дурных новостей. Облегчённо вздыхаю, понимая, что звонили не из клиники. И опять тянущиеся бесконечностью тусклые, унылые часы. Все ждут рокового звонка. Одного единственного. Станет ли после него легче? Не знаю. Не уверена, что смерть Симон принесет облегчение.

Эммануэль из весёлой пташки превратился в замороженного зимней стужей воробья. По утрам сидит в столовой на высоком табурете возле барной стойки с чашкой кофе и молчит. Я уже забыла, как он умеет улыбаться. Пуавр похож на тень. Мрачный, скорбный призрак. За последнюю неделю он осунулся и похудел. Живы только его глаза, молящие о спасении. Взгляд цепляется за меня, как за спасательный круг. Тяжёлый, потерянный, лишённый надежды. Мне невыносимо видеть Жильбера таким. Влажный ком застревает в горле, когда смотрю на него. Я хочу помочь ему, успокоить, но не могу. Знаю, мне сложно будет держать себя в руках, сложно не согреть, не поделиться огнём, пылающим в моём сердце. Сейчас я люблю его как никогда. Я готова отдать всё на свете, лишь бы не видеть в его серых жемчужинах зияющую бездну, полную горя и безысходности. Мой бедный, мой несчастный Жильбер. Мой любимый. Мой.

Симон умирает в ночь на воскресенье. Утром звонит телефон. Я сижу в гостиной и вижу, как бледнеет лицо Жильбера. Он не готов принять эту новость. К смерти любимого человека невозможно подготовиться. Даже если знаешь исход. Если знаешь, что ничего сделать уже нельзя и остаётся только ждать, смерть всё равно становится ударом, заставляющим терять равновесие, сжимающим мир до крохотной болезненной точки, обладающей невероятной энергией чёрного притяжения. Он нервно сглатывает, глаза застывают безжизненными стекляшками. Губы едва разлепляются и произносят только одно слово. Непостижимое, страшное:

– Умерла.

По моим щекам скользят слезы, одна за одной падая к ногам. Мне больно смотреть на Жильбера. Хочется подойти, утешить. Но я стою, оцепенев от такой ожидаемой и неожиданной новости.

Слышу, как рядом тихо всхлипывает Эммануэль. Бедный мальчик. Я так и не научилась любить в нём мужчину. К Эммануэлю я испытываю нежную любовь сродни той, что чувствую к Арно. Мой муж так и остался для меня ребенком. Милым, простодушным, любящим ребенком. Но Жильбер… Он пугает меня. Его глаза сухи, а лицо мертвенно неподвижно. Словно жизненные силы вмиг покинули его. Тело опустело и потухло, как тухнет хрупкое пламя свечи от лёгкого сквозняка, погружая реальность в холодный неприветливый сумрак. Я понимаю, что часть Жильбера умерла вместе с Симон и навсегда останется с ней в загробном мире, светлом, чистом раю, куда отправилась её душа. Отчего-то я не сомневаюсь, что душа Симон достойна рая. Я чувствую непонятную любовь к этой женщине. Ту, что излучают Эммануэль и Жильбер. Любовь словно тепло, её невозможно не почувствовать, не ощутить, не согреться её пламенем. И я скорблю о потере вместе с теми, кто любит Симон. Любил. Уже любил.

Жильбер не скупится на похороны. Симон хоронят на кладбище Пер-Лашез. Она будет лежать в окружении великих мира, канувших в лету. Её памятник навсегда останется среди возвышающихся над могилами надгробий, сотворённых лучшими художниками своего времени. Я держу Эммануэля за руку. Мой бедный муж из всех сил старается сдержать слёзы, но когда гроб опускают в могилу, не выдерживает и всхлипывает, крепко прижимаясь ко мне. Я обнимаю Эммануэля, глажу его по плечам и спине. Но мои глаза устремлены на Жильбера. Он сам точно одно из сотен кладбищенских изваяний. Застывший скорбный камень. На лице нет ни слёз, ни малейшего движения. Оно замерло безучастной маской. В эту минуту вместе с Симон в могилу опускают его юность, его душу, его любовь, его нежность, оставляя в наследство лишь память. Уверена, что Жильбер очень любил Симон. Не ту парализованную и слепую мумию, которую мы хороним сейчас на Пер-Лашез, а ту, другую, молодую и прекрасную, какой я никогда её не знала. Ту, которую забрала у него болезнь ещё десять лет назад. Мне больно и стыдно смотреть на Жильбера. Гроб Симон опускается на дно. Я чувствую странное облегчение. Того камня преткновения, что мешал мне вот уже несколько лет, не стало. Симон больше нет. Теперь Жильбер свободен ото всех обязательств. Он – свободен, я – занята. Какая глупая ирония. Почему всё так сложно? Почему?

Пьер стоит тут же, у края могилы. Плечи опущены, губы сомкнуты в жёсткую линию. На меня не глядит, смотрит туда, куда только что опустили Симон. Для Пьера эта смерть такая же трагедия, как для Эммануэля и Жильбера. Брижит возле мужа. Вцепилась в него тонкими костлявыми пальчиками, похожими на птичьи лапки. Зло сверлит меня колким, недовольным взглядом. С тех пор, как я стала женой Эммануэля, мы с ней толком не поговорили. У меня нет желания знаться с этой малоприятной особой. Брижит не сильно расстроена. Похоже, она даже рада тому, что Драка мало общается со сводным братом.