Французский перец

Вспоминаю Драка. Пьер. Милый, милый Пьер. Любит ли он меня? Когда-то он клялся мне в любви. Хотел развестись с Брижит, чтобы жениться на мне. Завтра он тоже будет там, в церкви. Будет стоять рядом с Жильбером и Эммануэлем и изображать радость. Ему придётся. Мой милый, мой несчастный Пьер. Прости меня, Пьер. Прости за всё. За то, что давала надежду, за то, что не смогла ответить на твои чувства. Я знаю, что ты был искренним. Ты открыл мне своё сердце, а я наплевала тебе в душу. Прости, Пьер, если сможешь. Прости.

Я ужасно раскаиваюсь. Груз грехов давит грудь, превращаясь в бессонницу. Ночь перед свадьбой – ночь мучительных раскаяний, ночь сожалений, ночь тягостных воспоминаний и раздумий о будущем. Завтра я шагну за ту грань, откуда уже не вернуться. Хотя, наверное, я давно переступила эту черту. С лёгкостью, не замечая, как перешла на сторону лжи и обмана. Что будет со мной, с Жильбером, с Арно, с Эммануэлем? Что будет со всеми нами? Как мы будем жить?

***

Меня трясёт с самого утра. Лихорадочно бьёт все тело. Дико тошнит. Смотрю на себя в зеркало – тусклое, измученное бессонной ночью лицо, набрякшие веки. Не помогает даже макияж, наложенный рукой профессионального визажиста. Я бледная и страшная. В белом платье, с фатой на голове, точно привидение из фильма ужасов. Слышу, как вступает музыка. Ну вот и всё, мой выход. Подхожу к отцу. Бедный мой папа. Он так горд за свою дочь. Весь так и светится. Если бы он только знал, какое я чудовище. Я тяжело вздыхаю и беру его под руку. Двери открываются. Мы вступаем в полумрак роскошного старинного собора. Сквозь витражи сочится солнечный свет, разлетаясь разноцветными брызгами по стенам и сводам храма, переливаясь драгоценными камнями в позолоте икон и начищенной до блеска церковной утвари. Мы идём по красной ковровой дорожке, ведущей к алтарю. Все украшено цветами и белыми невесомыми лентами. Куда ни глянь, везде сидят люди. Вся церковь заполнена людьми. Почти никого из них не знаю.

Под звуки органа проходим по коридору до самого конца. Возле кафедры меня уже ждут. Наряженный в серый фрак Эммануэль и святой отец в сверкающих белых с золотым одеждах. В петлице у Эммануэля цветок флёрдоранжа – символ невинности. Сердце сжимается. Эмми сам, как этот цветок – чистый, невинный мальчик, не представляющий, какого монстра он выбрал себе в жёны. Я встаю по правую руку от кафедры. Папа садится на переднюю скамью между мамой и Жильбером. Рядом в коляске сидит Симон. Чуть дальше – Пьер и Брижит. Скольжу по Брижит глазами. Одного взгляда вполне достаточно, чтобы оценить. Очень худая, лицо желчное, неприятное, сухая кожа собрана множеством мелких морщин. Брижит напоминает мне шарпея. Смотрит враждебно, будто что-то подозревает. Я не испытываю к ней симпатии. Как Пьер мог жениться на такой?

Стою, словно приговоренная к повешению. Перед глазами библия, которую держат руки святого отца. Но мои мысли там, за спиной. Я кожей чувствую присутствие Жильбера. Он невозмутим, как скала, но я ощущаю невероятно сильное напряжение, волнами исходящее от него. Внутри бушует буря. Цунами, ураган, сметающий все на своем пути. Отчаяние, боль, разочарование, сожаление – бунтующий океан, затягивающий на мутное дно. Жадный, безжалостный, свирепый. Жильберу нужно смириться с тем, что происходит в церкви в эту минуту. Но он не может. Ему трудно преодолеть ненасытную, губящую стихию внутри себя. Моя душа истекает кровью, рвётся на части, вопит, ноет, зовёт. Я часто и глубоко вздыхаю, боясь разреветься. В глазах подрагивают слезинки. Под фатой этого не видно.

Священник начинает церемонию. Я не слышу его. Я поглощена тем, что творится на скамье первого ряда. Одна за другой накатывают тяжёлые волны, готовые проглотить меня, увлечь за собой в пучину, в тёмную бесконечность. Моё сердце бьется в унисон с сердцем любимого. Оно чувствует боль, его боль, нашу боль. В эту минуту он не рядом со мной. Он сидит на почётном месте родителя. Грудь разрывают стальные когти, острые иглы впиваются в рёбра, раскалённым железом жгут изнутри. Как бы я хотела, чтобы рядом со мной стоял он! Я готова вечно клясться ему в любви, принадлежать только ему, быть пустой, бездушной игрушкой в его руках, травой, по которой ступает, морскими волнами целовать ступни, проливаться дождём к его ногам, пока дышу, пока живу, пока смерть не разлучит. Нас. Навсегда.

– Согласна ли ты, Карин?

– Да, – выдыхаю я. «Да! Сто тысяч раз, миллионы, миллиарды раз «да»! Да! Да! Да!» Наваждение. Морок. Сон.

– А ты, Эммануэль? – слова священника ударяют под дых, бьют наотмашь, звуком разбитого стекла осыпая чудесное видение мне под ноги. Неужели я это сказала? Нет… Нет… Нет… Я сказала не ему, не ему… Как же так? Как так? Зачем? Но разве не этого ждут от меня собравшиеся? Сегодня я надела свадебное платье, чтобы сказать «да» Эммануэлю. Эммануэлю, не Жильберу. Нет. Не ему. Мой любимый мужчина никогда не будет моим. Уже никогда. Мой Жильбер навсегда останется мужем Симон. Её мужем. Меня охватывает отчаяние, граничащее с безумием. Я завидую Симон. Невероятно, пугающе, сильно. Я хочу быть на её месте. Я готова умереть, только бы он принадлежал мне. Пусть не долго – несколько лет, месяцев, дней. Мне. Полностью, без остатка. Только мне. Только мне… Жильбер… С ресниц срываются горячие капли и скользят по щекам.

– …объявляю вас мужем и женой, – заканчивает речь священник.

Эммануэль поднимает фату. Целует меня в губы. Отрывается и смотрит. Улыбается ослепительной, солнечной, белозубой улыбкой. Я улыбаюсь в ответ. Не потому что хочу, а потому что так нужно. Мне надо улыбаться. Это день моей свадьбы. Невеста должна улыбаться. Все ждут от меня счастливой улыбки. Абсолютно все.

Внезапно оказываемся в кругу людей. Каждый хочет нас поздравить, пожелать счастья, дать напутствие. Мама крепко обнимает и целует меня, потом Эммануэля. Папа пожимает ему руку и хлопает по плечу, чмокает меня в щеку. Жильбер подходит ближе. Лицо холодное, строгое, выточенное из цельного куска льда. Смотрит. Пронзительно долго, тяжело, болезненно. Взгляд серых жемчужин устремлен в самую душу, достает до тайных сумеречных глубин, пронзает рапирой насквозь черноту тягостных сомнений, скопившихся где-то внутри меня. Сердце обрывается и летит в бездну. «Я люблю тебя! Люблю!» – истерично бьётся в черепной коробке отчаянная мысль. Пустая, глупая, ненужная, жестокая мысль. Хрусталики слёз дрожат в моих глазах. Зачем я это сделала? Зачем? В эту минуту мне хочется умереть. Я смотрю на своего свёкра и не могу отвести зачарованного взгляда. Непозволительно долго. Слишком долго. Нежно, тоскливо, любя.

– Мои поздравления, – голос холодный, неживой. Губы вздрагивают в попытке изобразить на лице улыбку, но у Жильбера не получается. Он делает шаг назад и тонет в благоухающей ароматами духов людской толпе. Стою, будто зачарованная его словами, не в силах пошевелиться. Все еще смотрю туда, где растворилась фигура Жильбера, облачённая в роскошный смокинг. Я слышу последние ноты его терпкого парфюма. Его образ перед моими глазами всё еще свеж и ярок.

– Карин, – вздрагиваю от неожиданности. Поворачиваюсь и вижу Пьера. – Я рад за тебя. Поздравляю.

Мягкая улыбка на мясистом добродушном лице. В глазах Драка столько тепла, столько нежной грусти, что я тут же оттаиваю. Гляжу на Пьера, словно на своё отражение. Почему-то мне кажется, что сейчас мы с ним очень похожи. Та же боль, та же тоска, то же отчаяние. Скажи, Пьер, почему так больно любить? Пройдет ли эта боль? Или мне надо привыкнуть к постоянно саднящему чувству в груди?

– Спасибо, – вместо мучающих меня вопросов, произносят губы.

– Теперь мы родственники.

Обнимает меня совсем не по-родственному. Слишком горячо. Чувствую его обволакивающее тепло. Мы с Пьером по одну сторону баррикад. Мне не нужны слова, чтобы понять – он ещё любит меня. Без единой капли надежды. Любит. Как с этим жить, Пьер? Как?