Французский перец

– Ах ты! – замахиваюсь и мягко бью его шарфом.

– Вот так, да! – вскакивает с места и быстрым движением легонько касается моих волос. Я едва чувствую прикосновение, но прическа испорчена.

– Ну погоди же, несносный мальчишка! Вот я тебе задам! – хватаю руками его за шею, словно хочу задушить.

– Помогите! – наигранно хрипит Эммануэль. – Эта девчонка меня сейчас задушит!

Мы оба хохочем. Он обнимает меня и притягивает к себе. Его лицо становится серьёзным. Смотрит на меня. В его глазах столько нежности, а губы так близко, что мне хочется поцеловать Эммануэля. Я замираю на доли секунды, глядя в эти бездонные серые жемчужины. По телу прокатывается будоражащая горячая волна. Я знаю, что это не хорошо. Мне нельзя так думать об Эммануэле. Он сын Жильбера. Я не могу о нём так думать.

– Пусти, – убираю его руки с талии, встаю и иду за пальто. Мне не нравится то, что сейчас произошло. Я не должна допустить, чтобы Эммануэль влюбился в меня.

Эммануэль провожает меня. Я переживаю, как он доберется до апартаментов. Вызываю ему такси. Ждём машину возле подъезда. Я вижу, как он дрожит. Но пригласить его погреться к себе не могу. Это будет выглядеть неправильно. Так нельзя. Я не должна.

Такси приезжает через пятнадцать минут. Говорю таксисту адрес в приоткрытое окно. Поворачиваюсь к Эммануэлю. Стоит, смотрит на меня тоскливыми глазами.

– Ну всё! Пока! – прощаюсь с ним.

Изловчается и целует напоследок, касаясь моей щеки холодным кончиком носа.

– Пока! – на лице вспыхивает улыбка. Эммануэль запрыгивает на заднее сиденье, захлопывая за собой дверь. Машина трогается. Долго смотрит в окно. Улыбается потрясающей белозубой улыбкой. Машет мне рукой.

Мне нравится Эммануэль. Возможно, мы могли бы с ним подружиться, если бы его отец и я… Нет, какая глупость. Я не должна думать о Жильбере. Не должна. Тяжело вздыхаю и иду домой.

Все выходные провожу дома, разгребая насущные проблемы. С Эммануэлем встречаемся только в понедельник утром на очередном собрании в овальном кабинете. Мне жаль его. У него такой несчастный вид. Смотрит на меня щенячьими глазами. Делает ещё более грустное выражение лица, когда мой взгляд скользит по нему. Всё утро проводим в дебатах, обсуждая слияние с Елизаровым. Драка разговаривает с юристами, не забывая поглядывать на Эммануэля. Пьер следит за тем, что происходит между мной и его юным родственником. Часа через два Эммануэль в открытую строит мне рожи. Я едва сдерживаюсь от смеха, стараясь выглядеть как можно более серьёзной. В пятнадцатиминутный перерыв младший Пуавр увязывается за мной. По-моему, все уже привыкли, что он таскается за мной хвостом.

– Карин! – делает скорбное лицо, когда мы остаемся одни на офисной кухне. – Спаси меня от Драка! Ещё один вечер с ним я не переживу!

Чуть ли не плачет. Театрально. Фальшиво. Бездарно.

– Что случилось? – вскидываю на него глаза, усаживаясь за стол с чашкой кофе.

– Карин, он извращенец!

От неожиданности я давлюсь эспрессо. Откашливаюсь и в изумлении смотрю на Эммануэля. Что ему известно о странностях Драка?

– Почему ты так решил?

– Карин! – наигранно всхлипывает. – Он потащил меня на русский балет!

Закрывает лицо руками.

– Три часа, Карин! Целых три часа мы смотрели на женщин в белых длинных одеждах! А музыка?! Это же невозможно слушать! А потом он с придыханием выпытывал у меня, как мне понравилось? – округляет глаза и таращится на меня, потрясая руками. – Карин! Как это вообще может кому-то нравиться?!

Я смеюсь над словами Эммануэля. Он такой искренний! Не старается казаться интеллектуалом. Говорит то, что думает. Мне нравится его непосредственность.

– Карин! Ты спасёшь меня от Драка? – берёт меня за руку и с мольбой смотрит мне в глаза. – Умоляю, спаси меня от него! Еще одного такого вечера я не вынесу! Пожалуйста, Карин! Сжалься надо мной! Вырви меня из лап чудовища Пьера!

Я хохочу в ответ. Мне смешно, как Эммануэль рассказывает о своем походе в театр вместе с Драка. Я могу его понять. В девятнадцать лет тяжело воспринимать все эти классические спектакли. Надо быть законченным ботаником, чтобы любить такое в его возрасте. Мне действительно становится жаль Эммануэля. Он прав, его надо спасать от Пьера, пока тот вконец не измордовал мальчишку своими утонченными развлечениями.

– Что предлагаешь? – гляжу на него с улыбкой.

– О, Карин, ты согласна! Спасибо тебе, спасибо! Моя спасительница! – неистово целует мою руку. Становится на колени, изображая рыцаря. – Богиня! Рея![1]

Воздевает руки к потолку и снова принимается терзать мою руку.

– Хватит уже! Хватит! – смеюсь я, пытаясь отбиться от Эммануэля. – А то сейчас кто-нибудь зайдёт и увидит, как ты тут вытираешь коленками пол!

– Пусть! Пусть все видят, что ты меня спасла!

– Я ещё никого не спасла, а только собираюсь.

– Это неважно! – встаёт с коленей, отряхивая брюки. – Давай сегодня опять погуляем. Мне понравилось гулять с тобой.

Смотрит игриво, застенчиво закусив губу. Вот чёрт! Кажется, он набивается на свидание. Нет, нет, нет и нет! Пусть даже и не думает. Мы с ним приятели и только. Я пойду гулять с Эммануэлем лишь потому, что Драка действительно не лучшая компания для него.

– Хорошо. Заеду за тобой в восемь на такси.

– Буду ждать, – вскидывает брови, чертит по мне озорным взглядом и выходит с кухни.

Допиваю кофе в одиночестве, удивляясь тому, насколько Эммануэль не похож характером на своего отца. Интересно, эта лёгкость в общении досталась ему от матери? Я пытаюсь представить себе Симон. Какая она? Лёгкая, общительная, непосредственная, с лучезарной улыбкой Эммануэля? Наверное, так оно и есть. В груди неприятно щемит. По сравнению с ней я выгляжу скучной и неприветливой. Как бы мне хотелось быть такой, как Эммануэль и его мать. Горько усмехаюсь своим мыслям. Я завидую им. Я завидую тому, что они могут видеть Жильбера каждый день. Я завидую тому, что они его семья. У меня никогда не будет того, что есть у них. И от этого становится грустно. Я вздыхаю. Я никак не могу выбросить Пуавра из головы.

Едем на ВДНХ. Мне нравится этот район. Я всегда хотела жить на проспекте Мира. Здесь особо остро чувствуется дух Москвы. Эммануэль в восторге от творения Мухиной в стиле советского монументализма[2]. Памятник устрашающе огромен. Этого у него не отнять. Прогуливаемся по парку. Сегодня Эммануэль не такой восторженно-энергичный. Идет рядом, вскользь поглядывая на меня. Предлагаю прокатиться на колесе обозрения. Ему нравится моя идея.

Покупаем билеты и садимся в раскачивающуюся кабинку, похожую на прозрачный платяной шкаф. Дверь закрывается, и мы оказываемся наедине в маленьком замкнутом пространстве. Отчего-то я чувствую неловкость рядом с ним. Эммануэль слишком долго и пристально смотрит на меня. Я гляжу ему прямо в глаза. Он не выдерживает и смущённо опускает ресницы. На нем всё та же светлая джинсовая куртка с белым мехом и объемный шарф. Нос и уши неизменно красные. Меня умиляет его юный мальчишеский облик. Наверное, я смогла бы полюбить его, как сына.

Колесо движется плавно, словно на волнах, покачивая кабинку. Эммануэль застенчиво смотрит на свои руки. Он явно что-то задумал.

– Какой-то ты сегодня слишком тихий, – не выдерживаю я затянувшейся паузы. – Выкладывай, что у тебя на уме?

– Нет, – мотает головой, вскидывая на меня хитрый взгляд. – Не скажу.

– Почему?

– Боюсь, ты снова меня обидишь, – надувает губы и смотрит исподлобья.

– Когда это я тебя обидела? – негодую я.

– В пятницу. Ты сказала, что не собираешься со мной встречаться.

– Ты опять?! – я возмущена поведением Эммануэля.