Кристиан Фэй

Клочья бумаг с бесчисленными отчетами разлетались под его пухлыми волосатыми пальцами, ящики стола грохотали, а подчиненные старались не стучать в дверь его кабинета и вообще не проходить лишний раз мимо. И правильно,— увидь Докопайц сейчас хоть одного констебля, тот точно отправился бы в больницу.

Его люди (глупые, бестолковые, нерасторопные!) упустили Кристиана Фэя. Инспектор просил, нет – умолял их смотреть в оба, не есть, не пить, ходить под себя и не сводить с парня глаз. Но утром один из констеблей ожидал его на верхней площадке лестницы, у двери кабинета, и его виноватый, как у побитой собаки, вид сказал Докопайцу все.

Днем ранее Фэй зашел в заброшенное здание в Козьем переулке. Двое следивших за ним констеблей остались ждать снаружи, укрывшись в относительном тепле экипажа. Но шли часы, на Петрополис опустилась ночь, затем из-за горизонта вышло солнце, а парень все не показывался. Терпение констеблей иссякло, и, изрядно повозившись с тугим замком, они все же взломали входную дверь. Однако внутри их ожидали лишь пыль, проломы в стенах, да сновавшие по ногам толстые крысы.

Кристиан Фэй ушел от слежки и, вероятнее всего, сейчас готовил очередное преступление. А глупый инспектор Докопайц вновь остался с носом. Сидел за столом в каморке с дырявой крышей и бессильно кусал локти.

Он сдавленно рыкнул и запустил карандашницей в оклеенную графиками и таблицами стену. Деревянные цилиндры разлетелись в стороны, с треском покатились по неровным половицам.

Но он не дослужился бы до инспектора, если бы не знал пару нужных людей. Докопайц задумчиво глянул на здоровенный аппарат на краю стола и потянулся к трубке.

***

На утро следующего дня Айвори решил почтить своим присутствием пятую фабрику. После ночного визита он был просто обязан показать прежнее спокойствие и хватку. Со всеми свалившимися неприятностями ему только не хватало, чтобы Фэй посчитал увиденную слабость за знак и принялся строить планы свержения босса с насиженного места. Он знал таких, как Кристиан. Они работали очень шустро и так же шустро продирались на вершину пищевой цепи, с любезной маской на лице и не гнушаясь любых подлостей.

Солнце еще не поднялось над линией горизонта, и сад за окнами был погружен в предрассветный сумрак. Где-то в недрах ровного как шар куста жасмина заливисто пел соловей.

Наконец справившись с последней пуговицей шелковой рубашки,— проклятая мода, почему нельзя было восхвалять пуговицы нормального размера?— Айвори завязал удавку галстука. Собственное отражение в высоком тусклом зеркале его отнюдь не радовало. Серое, как утро за окном, помятое, как простыня на еще теплой кровати в спальне, с усталыми пятнами глаз, оно совсем не походило на прежнего Айвори. Зачесав волосы тонким гребешком, он снова одернул бархатный пиджак, на фоне которого его лицо стало еще бледнее, и вконец пал духом. Но времени для наведения лоска больше не оставалось,— за окном послышался рык мотора, и по стенам заплясали лимонные зайчики автомобильных фар.

Перестук по паркету заставил Айвори остановиться. Фабрикант вышел из комнаты и пристально всмотрелся в туннель коридора, в добрый десяток закрытых дверей, по мере удаления утопавших во мгле. Лишенные окон стены и узкое пространство между ними создавали собственный вид темноты: густой, непроглядный, клубящийся, словно пятна чернил в прозрачной воде. Тьма в этой части дома была особой.

И она шевелилась.

В ушах Айвори зазвенело, а ноги отказали, превратившись в бесполезные культи. Паркет заскрипел под весом неведомого огромного тела. Половицы затрещали, будто кости, хрустящие на сотнях крепких зубов.

На мгновение ему показалось, что он различил знакомое лицо. Белым пятном оно вынырнуло из сумрака вдали, выхваченное светом фар подъехавшего автомобиля, и тут же оказалось вновь поглощено тенью. Айвори сжал похолодевшие от пота ладони, заставил себя повернуться к видению спиной и бодрым шагом двинулся к лестнице. Сердце в его груди закололо — так быстро оно билось о клетку ребер, но фабрикант спускался с прежней скоростью, не позволяя себе бежать. Он, Левиафан Айвори, акула бизнеса, миллионер, больше не носился по лестницам, словно перепуганный тьмой, одиночеством и невесть чем еще мальчишка. Те моменты остались далеко в детстве.

— Господин Айвори,– приветствовал его невозмутимый водитель. Фабрикант сдержанно кивнул и надел шляпу.

Вдруг он замер, вслушиваясь в могильную тишину лабиринта комнат. Водитель терпеливо ожидал, рассматривая покрытые росой бутоны цветов. Когда же Айвори медленно снял шляпу и повесил ее обратно на вешалку, тот лишь моргнул обрамленными длинными ресницами глазами, раскланялся и ретировался. Чихая и мигая подслеповатыми фарами, экипаж скрылся за ведущей к воротам аллеей.

Айвори закрыл дверь. Замок хищно щелкнул, отрезав его от окружающего мира. Фабрикант повернулся лицом к сумрачным внутренностям особняка, к скалящимся со стен портретам и густому мраку, скопившемуся за десятками открытых дверей. От страха в нем просыпалась невиданная агрессия.

— Попробуй еще раз заговорить, и я найду тебя и вырву то, что осталось от твоего поганого языка! Понял меня, шлюхин сын?!

Дом ответил ему безразличным молчанием, уставился на Айвори сотней глаз с картин и статуэток. Его стены впитали выкрикнутые слова, и осталась лишь тишина.