Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 124 из 168

Сквозь раскрытое окно доносился шелест ветра в пальмовых листьях, в воздухе пахло пряным жаром и солеными брызгами моря. Огонь на фитиле покачнулся и лизнул стеклянные стенки лампы; рядом, залитый апельсиновым светом, лежал чистый лист бумаги. На мгновение над ним замерло перо ручки, затем вывело следующие слова:

«Я всегда завидовал Нафалю.

Всю свою жизнь он смотрел на мир из окон роскошного особняка, в то время как я с детства видел лишь трущобы и дико, страшно завидовал толстосумам с Пепельной аллеи в холмах. Сидел на каменистом берегу залива в чем мать родила и перебирал гладкие булыжники, словно надеясь вдруг отыскать алмаз. Но если драгоценные камни когда-то и лежали на побережье, их давно утащило море и волосатые лапы рыбаков. Так что богатство приходилось зарабатывать самому, начиная с помощи на кухне местного постоялого двора. Затем последовала работа мальчиком на побегушках, чистильщиком обуви у дверей отеля в центре Кумкура, столицы Содружества и жемчужины южного побережья, швейцаром и администратором в том же отеле и, много лет спустя, должность помощника одного из богатейших наследников, каких знал мир.

Я сменил имя. Каждый месяц, начиная с малых лет, откладывал по монетке. Став заместителем Нафаля ибн-Ариза аль-Шафи, я взялся откладывать и его монетки, одну за другой. Он кутил, гулял, разбрасывая золото направо и налево, а я складывал остатки этого золота в сундук и терпеливо ждал.

Вскоре пришло и мое время. Когда Нафаль оказался на улице без гроша в кармане, я смотрел на это из окна того самого отеля в центре Кумкура. Я видел, как лучшие его друзья прошли мимо, исчезли в других богатых домах, растворились в дорогих ресторанах, захлопнув перед носом бывшего благодетеля двери, забыв про все его подарки. Это научило меня ограничивать свой мир определенными рамками и не доверять людям сверх меры.

Впервые я познакомился с Нафалем, когда работал в старинном отеле на залитом огнями проспекте. Он вылез из экипажа в сопровождении пары юных особ в шелках и бриллиантах и, белозубо улыбаясь, дал мне целую монету на чай. «Как тебя зовут?» — спросил он. «Айвори»,— ответил я, но к тому времени он уже забыл о моем существовании и проследовал дальше, в золотые глубины холла. А я остался у входа, в нелепом народном костюме, обуреваемый невиданной жаждой. Я впервые понял, как сильно хочу разбогатеть...»

Мужчина оторвался от записей и огляделся. Темные коридоры особняка пустовали, но все же было в них нечто такое, от чего по спине Айвори бежали мурашки. Нечто живое, неведомое, незримое присутствие которого беспокоило его по вечерам, стоило сумраку спуститься на город. Оно кралось по этажам, растекалось за картинами и гобеленами, скапливалось в углах и наблюдало за хозяином дома. Внимательно, словно хищник на охоте.

Началось это недавно. Айвори возвратился с очередной проверки,— он любил неожиданно нагрянуть среди рабочего дня на одну из фабрик и инспектировать здание от цоколя до чердака в сопровождении трясущегося управляющего. По обыкновению он отослал водителя с экипажем, вошел в дом и запер дверь. Особняк томился во тьме: прислугу Айвори не держал, предпочитая убираться в кабинете и спальне самостоятельно, а остальные помещения держать закрытыми. Не зажигая свет,— в своем доме он и без света ориентировался не хуже кошки,— положил ключи на столик и снял пальто.

Тогда-то он и услыхал этот звук — тихий и мимолетный, словно топоток мыши или шелест сухой листвы. Мыши, подумал он, продолжая раздеваться. Но по коже пробежал мороз, и рука сама потянулась к выключателю. Просто так, чтобы в ясном свете ламп еще раз убедиться в собственной правоте.

Вот и сейчас ему почудилось, словно за его спиной кто-то прошелестел. Не шмыгнул, как бывало раньше, а неторопливо и величественно проплыл в сумраке ночи. Несколько минут Айвори вглядывался в мрак за распахнутой дверью, оставаясь сидеть на месте. Затем, когда сердце вернулось к своему обычному ритму, он вновь обратился к разложенным на столе листам.

Левиафан Айвори не был стар,— да, в черных, зачесанных назад волосах уже виднелась седина, но морщины не касались его гладко выбритого лица. Фигура с годами не раздалась, как бывало со многими мужчинами его возраста, вредных привычек он не имел, что тоже помогало оставаться в хорошей форме. Недавно ему исполнилось шестьдесят, и, отметив столь знаменательную дату в одиночестве, Айвори посетила идея написать мемуары. Бог видел, он прошел долгий и тернистый путь, который оказался бы по силам далеко не каждому. Заработать состояние, восстановить почти развалившиеся, заброшенные фабрики Южного Содружества, превратить их в прибыльные предприятия, кормившие тысячи семей всех трех провинций,— все это сделал он, Левиафан Айвори. И, черт возьми, после всех достижений он не собирался поддаваться каким-то первобытным страхам.

 

***

 

Совсем скоро, не успела голова фабриканта коснуться подушки, настало серое декабрьское утро. Айвори разлепил припухшие от недосыпа веки и без особых эмоций поднялся с кровати. Жизнь в одиночестве приучила его тело к определенному распорядку, и Айвори вставал без будильника в одно и то же время вне зависимости от того, сколько ему удалось поспать. Ему оставалось лишь отправиться в ванную и умыться — без сетований и угрюмого вида. Все равно никто не мог их услышать или увидеть.

Быстро собравшись, он позавтракал в кафе неподалеку, сел в экипаж и отправился на окраину города, вверх по склону прибрежного холма. Когда одноэтажные дома окраины остались позади, дорога вильнула в последний раз, скрывшись за густыми кустами лавровишни. Автомобиль нырнул за поворот, и взгляду открылось невероятное сооружение: настоящий гигант, слепленный из десятков зданий и чадивших железных труб. Выглядела фабрика так, словно ее перенесли в живописное место из самого центра рабочего гетто. Черный монстр стоял на самом обрыве Бирюзового залива, позади его бетонных стен с шумом бились волны и кричали чайки, а сверху из трубы на них изливалась бурая муть из фабричных недр. Отходы нужно было куда-то сбрасывать, а лучшего места, чем бескрайнее море, и в голову не приходило.