Страница 98 из 106
Степан с упоением унижал Махиню.
– Осмелюсь доложить, ваше благородие, я давно на службе, четвёртый год пошёл, и никто пока не жаловался, – заморгал глазами «Четыре с половиной».
– Ну как бы то ни было, я приказываю вам держать себя в руках. Солдат – такой же человек, как и вы. Извольте с уважением относиться к солдату!
«Четыре с половиной» пробормотал что-то насчёт стада баранов, но вслух только попросил разрешения удалиться, козырнул и вышел вон из блиндажа.
Он решил первым делом выяснить, кто нажаловался на него прапорщику, чтобы «выпустить кишки из подлеца». Но привести свой нехитрый план в исполнение он не успел, потому что в тот же вечер у наблюдательного пункта, под самым носом у часового, с ним произошёл несчастный случай: кто-то набросил ему на голову что–то тяжёлое и мягкое (это была лошадиная попона), заломил руку за спину и стал молча бить его кулаками и ногами. Этот кто-то, а точнее эти кто-то, потому что ног и рук было много, били его жестоко и с остервенением. «Четыре с половиной» попытался воспользоваться револьвером, но его вырвали у него из руки, повалили и, наверное, вышибли бы из него дух вон, если бы мимо случайно не проходил прапорщик Яковлев. Нападавшие тут же бросили свою жертву и скрылись в темноте.
– Я настоятельно рекомендую вам подать рапорт о переводе вас взводным командиром в другую роту, – сказал Степан, когда избитый до полусмерти «Четыре с половиной» притащился в офицерский блиндаж. – Солдаты вас не уважают.
– Осмелюсь доложить, я не боюсь их, – сплёвывая острые осколки зубов, прошипел «Четыре с половиной». – Это нижние чины должны уважать меня, а не наоборот. Я покажу им, где раки зимуют.
– Ну, будь по-вашему, – равнодушно ответил Степан и закурил папироску. Судьба старшего унтер-офицера перестала его интересовать.
Степан отпустил глупого унтера и разлил по стаканам коньяк. Офицеры в блиндаже с удовольствием угощались волшебным напитком и дожидались своего начальника, батальонного командира Меркулова по прозвищу «Гора». Тот был неожиданно вызван на срочное совещание к полковому командиру и уже два часа никак не возвращался.
Наконец, раздались, знакомые быстрые шаги. Георгиевский кавалер капитан Меркулов спустился в блиндаж своей стремительной, пружинистой походкой и снял фуражку, привычно пригибаясь под низкими сводами землянки. Он оставался всё таким же богатырём, каким был когда-то в прошлой жизни, в Виннице. Но виски его поседели, а в глазах появилась печаль. Слишком многих добрых товарищей похоронил он за последнее время.
– Господа офицеры, – сказал Меркулов, – похоже, скоро мы перейдём в наступление.
– Слава тебе, Господи, дождались!
– Надоело уже сидеть в окопах, дышать говном. Если ещё сто лет проживу – и то буду до конца дней помнить вонь солдатских испражнений.
– Шутка ли, поручик, семь миллионов солдат ежедневно гадят у вас под носом…
– Но у нас мало патронов и совсем нет гранат…
– Нельзя ли попросить отсрочки?
– Господа! – остановил балаган Меркулов. – Господин полковник велел передать всем офицерам полка, что все должны быть готовы и никаких отсрочек никому не будет. На этот раз командование даст нам гранат, снарядов и патронов более чем достаточно. Мы пойдём в атаку после массированной артиллерийской подготовки, которая в клочья разорвёт проволочные заграждения противника, разрушит его первую и частично вторую линии обороны. Первыми пойдут в атаку гренадёры, за ними пехота. У нас есть неплохой шанс прорвать фронт, наголову разбить противника и … кончить войну.
В блиндаже воцарилась мёртвая тишина. Офицеры молча переглядывались – такого оборота не ждал никто. Наступлений на фронте было уже много, и все они были плохо подготовлены и не имели успеха, но зато приводили к чудовищному количеству жертв среди нижних чинов. У офицеров на основании опыта сложилось представление о том, что любое наступление – это бутафория, имитация деятельности, нужная только высшему генеральскому составу для получения очередных орденов. Солдаты и младшие офицеры после каждого такого позорного наступления начинали роптать и перешёптываться: мол, Россия давно продана немцам и германский генштаб получает сведения напрямую из Петрограда, от Александры Фёдоровны. Некоторые старшие офицеры тоже начинали об этом всерьёз задумываться. Никто уже не хотел воевать. Все мечты, высказанные и невысказанные, сводились к одному – поскорей бы домой. Не раз и не два солдаты отказывались лезть на проволочные заграждения, а некоторые из нижних чинов во время атаки ложились и поднимали ноги кверху в надежде, что в них попадёт пуля.
Но на этот раз было похоже на то, что командование настроено весьма серьёзно, и эту серьёзность момента почувствовали все офицеры.