Да здравствует Солнце!

Центральные участки, по обе стороны железной дороги и участок у деревни Сосня были взяты немцами быстро, так как почти все их защитники уже погибли. Участок у деревни Бялогронды и правее деревни Сосни стойко держались, отбив ряд атак. В центре немцы успели дойти до окопов резервов, но в тот момент, когда они полезли на проволоку, открыла огонь почти одновременно вся крепостная артиллерия. Попытка немцев обойти деревню Бялогронды с востока была сорвана появившимися у них на фланге разведчиками Ливенского полка. У деревни Сосня немцы попали под огонь артиллерии и пострадали от повернувших в эту сторону газов. Артиллерийский огонь отрезал немецкие штурмовые части от резервов. Не чувствуя за спиной поддержки, немцы залегли на занятой позиции, а некоторые даже бросились назад.

Высланные из Заречного форта три русские роты, поддержанные ротой резерва, перешли в энергичное наступление.

13-я рота под командованием подпоручика Владимира Котлинского стала продвигаться вдоль железнодорожного полотна навстречу наступавшим немецким батальонам. Гравий хрустел под сапогами. Наши солдаты шли неровно, пошатываясь, задыхаясь от непрерывного кашля. Вид их был ужасен: лица обмотаны рваными тряпками, красные, воспалённые глаза горели как угли. Людей мучил тяжёлый кашель, кровь из горла капала тяжёлыми, брусничного цвета каплями на землю, оставляя след, как от подраненных волков. Владимир Карпович Котлинский попытался крикнуть «Братцы, ура!», но не смог – из сожжённой гортани ему удалось выдавить только еле слышное сипение. Тогда он повернулся к солдатам, показал рукой на немцев и молча бросился на них в штыковую атаку, увлекая за собой около шестидесяти бойцов своей роты, оставшихся в строю.

Немцы опешили, когда увидели перед собой несколько десятков страшных, харкающих кровью, безмолвных солдат, которые тяжело бежали прямо на них, сверкая четырёхгранными штыками. Это было зрелище не для слабонервных. По немецкой цепи прошёл ропот: «Die Toten kommen! Mensch, das gibt’s doch gar nicht, sie müβen längst tot sein![81]“ Несколько немецких ландштурмистов попробовали отстреливаться, но были подняты на штыки солдатами Котлинского. Они вложили в этот последний в своей жизни штыковой удар все оставшиеся силы. Остальные немцы в панике бросились бежать напрямик через болото к деревне Бялогронды, но к несчастью для себя напоролись на свои собственные проволочные заграждения, проходы в которых были закрыты. Немецкие солдаты десятками гибли от русских штыков, пуль и собственной острой проволоки.

Подпоручик Котлинский был смертельно ранен шальной пулей в живот в тот момент, когда немцы уже беспорядочно бежали. Он зашевелил губами, словно пытаясь сказать что-то, колени его подкосились, и он упал лицом в мох. Но гибель командира не остановила атаку. Солдаты Котлинского продолжали бежать вперёд, пока не прогнали всех немцев к Бялогрондам.

Бой был кончен. Газы оставили после себя страшную картину: пожелтевшую траву и на траве сотни мёртвых воробьёв, лежавших лапками кверху. Многие солдаты лежали на земле мёртвые и бледные, совсем как воробьи, без малейших признаков ранений. Отравленных газами вывозили из крепости на телегах. Римма и другие сестры милосердия шагали рядом с повозками. Римма знала, что многие из выживших умрут в госпиталях, а другие останутся инвалидами с тяжёлым заболеванием сердца. В любом случае война для них закончилась.

Санитарная колонна с ранеными, состоящая из бесконечной вереницы телег, растянулась по лесу на полверсты. В телегах лежали тяжелораненые и отравленные, кто уже не мог передвигаться сам, рядом с ними шли те, у кого ещё были силы идти. Впереди осторожно, поглядывая по сторонам, шёл пожилой фельдфебель Никита, отвечавший за охрану колонны, за ним Римма рядом с первой телегой, она вела лошадь под уздцы. Животное тоже надышалось ядовитых газов и еле хлюпало копытами по болотной грязи. Лошадь часто останавливалась, косилась своими карими глазами на Римму, как будто умоляла её сделать привал. Римме тоже было тяжело. Она ни о чём не думала, но всё время посматривала на бледных солдат в телеге. Прикусив губу, ей приходилось тянуть лошадь вперёд – нельзя было терять ни минуты.

До распределительного пункта оставалось совсем чуть-чуть. Римма торопилась. Она знала, что вот-вот болото кончится, тропинка выведет из лесу и упрётся в насыпь шоссейной дороги, затем нужно будет подняться вверх по насыпи, идти налево по шоссе около версты до ближайшей деревни, а за ней уже должны быть видны госпитальные палатки. Больше всего Римму беспокоил вопрос, как она будет втаскивать телеги на крутую насыпь. Она рассчитывала на помощь мужчин.

Как только лес посветлел и впереди между еловыми лапами показалась насыпь, до ушей Риммы долетела отрывистая немецкая речь. Она рывком уздечки остановила лошадь. «Должно быть, я ошиблась тропинкой и дала слишком вправо», – мелькнула мысль. Лошадь встала как вкопанная и покосилась карим глазом на Римму.

Никита, шедший чуть впереди, скинул винтовку с плеча, осторожно повернулся к Римме и дал знак рукой, чтобы она остановилась.

Римма повернулась назад и махнула рукой Прасковье Ефимовне, шедшей следом, требуя остановить вторую телегу.

Та сразу всё поняла. Римма шепнула ей:

– Впереди немец, поворачивайте назад.

– Тропинка узенькая, не развернуться, – зашептала в ответ Прасковья Ефимовна. – Лучше обождать.

– Правильно, пускай немцы проедут по шоссе, – решила Римма. – Передайте по цепочке дальше, чтобы ни звука.