Страница 88 из 106
Но Степан знал, что он должен её утешить. Он смотрел на неё смущённо и не знал, с чего начать. Она просила дать ей гораздо больше, чем он мог. Наконец, он собрался с силами и сказал глухо, рассматривая свои руки:
– Риммочка, моя дорогая, нежная, незабвенная Римма… Нам нужно расстаться. Наши тропинки расходятся. Мне нужно вернуться обратно на фронт. Но с тобой иначе: ты вырвалась из адского пекла и больше не лезь в него. Послушай мой совет: не возвращайся в армию, останься дома. Я тебе от души это советую, мой друг, побереги свою жизнь. Она тебе пригодится ещё.
Он хотел добавить, что она ещё молода и непременно устроит свою судьбу, но ком в горле помешал ему. Он осторожно поднял глаза на Римму. Она спокойно и ласково смотрела прямо в его глаза, словно любовалась им. Ни тени осуждения, ни горечи не было в её взгляде.
– В гимназии я учила наизусть письма римского мыслителя Сенеки к Луцилию. В одном из них были такие строки: «Каждый день размышляй о том, что ты мог бы равнодушно расстаться с жизнью, за которую многие цепляются и держатся, словно уносимые потоком – за колючие кусты и острые камни. Большинство так и мечется между страхом смерти и мученьями жизни; жалкие, они и жить не хотят, и умереть не умеют. Сделай же свою жизнь приятной, оставив всякую тревогу о ней». Когда я была девочкой, эти слова для меня ничего не значили. А теперь я поняла их и перестала цепляться за свою жизнь, как истинная римлянка. И от этого уже стало легко. Загвоздка в том, что я стала цепляться за жизни других людей. Я не могу «оставить всякую тревогу» о твоей жизни, о жизни доктора Долгова, о жизни солдат, которые остались там, на позициях у Воли Шидловской. Потому твой совет будет нелегко выполнить.
Степан внимательно слушал Римму. Он не понимал всего, что она говорит, но понял главное.
– Я ничего не знаю про римлян. Зато я учил в церковно-приходской школе заповедь «Возлюби ближнего своего».
– И у тебя получалось?
– Порой получалось. Но только не всякого человека. Хуже всего у меня с врагами – в Священном писании указано, что их тоже надо возлюбить, но их-то уж никак невозможно. Я не смог.
– А я пытаюсь любить всех. «Да здравствует Солнце, да скроется тьма!»
– Это тоже сказали римляне?
– Нет, это уже Пушкин.
Официант в длинном белоснежном фартуке принёс им меню.
– Сегодня мы богачи, – грустно произнесла Римма. – Я получила и прогонные, и суточные. Можем потратиться. Я закажу себе стерлядь, припущенную в шампанском. А ты что возьмёшь?
– Я не знаю. Я впервые в ресторане. От такой роскоши мне не по себе.
– Может быть, трюфели?
– Я никогда не ел трюфели. И даже не знаю, что это.
– Я ела всего один раз в жизни. В день окончания гимназии. А сегодня попробую во второй раз.
Слух посетителей ресторана услаждала музыка. Какой-то плешивый старик во фраке играл на пианино, довольно фальшиво, и курчавый черноволосый юноша так же фальшиво и громко пиликал на скрипке.
– Сколько им нужно заплатить, чтобы они не играли? – поинтересовалась Римма у официанта.
Он не понял.
– Сударыня, музыка входит в стоимость наших блюд, она уже оплачена. Но если вас не устраивает репертуар, вы можете ангажировать любую мелодию на ваш вкус, только скажите мне.
– Пусть сыграют «Марш сибирских стрелков»[68].
– Что-что, сударыня? Какой марш?
– «От тайги, тайги дремучей, от Амура, от реки, молчаливой, грозной тучей шли на бой сибиряки…»
– Боюсь, такого наши музыканты не знают.
– Тогда «Прощание славянки». Этот марш знают все.
– В нашем заведении вообще обычно не исполняют военные марши. Но вы можете заказать марш Мендельсона.
– Хорошая мысль, но пока преждевременная, – вздохнула Римма.
Степан посмотрел на Римму и вздрогнул. «Она рождена не для мирной жизни», – обожгла его холодом неприятная мысль.
– Отправляйся домой, моя хорошая. И прошу тебя, живи с родителями и никуда не выезжай, пока не кончится война.
– Стёпушка, я боюсь за тебя.
– Ты на фронте ничего не боялась, не бойся и здесь. Всё будет хорошо. Я буду за тебя молиться, моя хорошая!
– Я сама отвезу тебя в госпиталь, можно?
– Я согласен.
Они поехали на извозчике в Елецкий монастырь на правом, высоком берегу реки Десна. На территории монастыря находился тыловой госпиталь. Монахини ухаживали за ранеными, а выздоравливающие солдаты кололи дрова и носили воду, работали на мельнице и в пекарне.