Страница 81 из 106
– Римма Михайловна, хотите чаю? У нас только что самовар вскипел. – Степан говорил медленно, и язык его заметно заплетался.
Римма сердито и резко обратилась к Степану:
– Мне нужно отвезти раненых на станцию. Кто-нибудь сможет дать мне сопровождающего?
– Я могу с вами, сестрица, – предложил рыжеусый фельдфебель. – Всегда к вашим услугам.
– Сиди, Захаров, тебе отыграться надо, – осадил его Степан. – Я пойду.
– Господа, почту привезли! – крикнул кто–то снаружи.
Степан, Римма и все остальные обитатели блиндажа мигом выскочили на воздух. Багровый, тучный поручик раздавал письма, а на него со всех сторон напирали офицеры, похожие на домашних голубей, которым хозяйка в условленный час вынесла зерно.
– Господа, не хватайте из рук! – умолял поручик. – Сестра милосердия Иванцова Римма, два письма. Есть Иванцова? Держите. Подпрапорщик Евстигнеев Георгий, шесть писем. Унтер-офицер Яковлев Степан, одно письмо. Унтер-офицер Яковлев Терентий, одно письмо. Унтер-офицер Закривидорога Иван, три письма. Что, Закривидорога убит? Когда, вчера? Земля ему пухом… Теперь нижние чины…
– Никогда больше не смей показываться мне на глаза в таком виде! Слышишь? Никогда! – резко бросила ему в лицо Римма, когда они отошли. – Я думала, что ты сильный. А ты… Прошу, прошу, слышишь? Не огорчай меня!
– Я немного позволил себе расслабиться.
– Ты не должен позволять себе ничего такого, иначе я … иначе … разлюблю тебя, понял? Я ненавижу пьяниц. Здесь война, здесь не место для слабых.
– Обещаю, это в последний раз! – улыбнулся Степан. – Пойдём, нас автомобиль ждёт.
– От жены? – спросила Римма Степана, когда он уже в кабине грузового автомобиля распечатал и прочёл своё письмо.
– Да, от Наташи. Пишет, что жива и здорова, славу Богу. И дитя тоже.
– Тяжело им одним приходится?
– То-то и оно, что нелегко. Пишет, что в России баба нынче, как соль, употребляется во всё. И пашет, и сеет, и жнёт, и торгует, и детишек растит. И лошадь подкуёт при надобности, и крышу перекроет. Словом, баба пошла в мужики. Я часто воображаю себя там, с ней. Переживаю очень, что помочь не могу. Иной раз во сне вижу, как она работает, что-то толкует мне. Я ей тоже что-то такое про себя рассказываю. Только потом просыпаюсь и ни одного слова вспомнить уже не могу.
– Какая она из себя? Есть у тебя фотокарточка?
– А как же? Вот она, – Степан с готовностью вытащил карточку из-за пазухи.
– Красивая, – задумчиво протянула Римма.
– Она у меня смешная. Пишет, что в избе под образком Святого Николая Чудотворца повесила портрет Вильгельма. Я думаю, зачем она этого изувера повесила в красном углу? А оказывается, все бабы в нашей деревне так же сделали. И угадай зачем? Оказывается, они там сообща решили, что император германский свою силу потеряет, если его под Николой повесить! Уморила меня. Ну а тебе кто написал? Родители?
Римма не сразу ответила. Она не успела прочесть своё письмо до конца, а когда закончила чтение, то стала очень печальной и отвернулась к окну.
– Что у тебя случилось? – с искренним сочувствием спросил Степан. – Кто-нибудь помер?
– Папка у меня плох, – глухо отвечала Римма. – Мамка пишет, что до весны не дотянет. Видно, не придётся нам с ним увидеться больше.
– Так возьми отпуск, – возразил Степан. – И поезжай сразу. Может, успеешь. Он у тебя в Ставрополе живёт?
– Да.
– Далече, – вздохнул Степан. – Можешь не успеть. Хотя вдруг? Я тебе советую всё-таки взять отпуск и уехать. Воображаю, как ты устала на фронте.
Римма задумалась. Такая простая мысль, как уехать домой в отпуск, до сих пор даже не приходила ей в голову. В самом деле, пора повидать родителей! Но тут следующая мысль родилась в её голове и вошла в непримиримое противоречие с первой. «Если я уеду, сообразила она, то Степан останется. И когда вернусь, его может уже не быть в живых. Его могут убить, как убили прапорщика Мищенку и многих других. А я и знать не буду. Тогда я себе не прощу этого никогда». Вслед за этим она подумала: «А как же мои раненые? На кого я их оставлю здесь? Кто будет облегчать их страдания? Сестёр не хватает, доктор Долгов не успевает за всеми ухаживать. Нельзя доктора бросать. Тем более, что я после него – самая опытная в околотке».
– Нет, – решительно сказала она. – Я остаюсь.
И, немного подумав, добавила:
– Ты рад?
– Мне это даже приятно. Мы здесь дорожим бабами, без них … то бишь, без вас мы бы давно обросли шерстью…
– Вы и обросли, – сердито оборвала его Римма, которую задело, что её назвали «бабой». – Понюхайте-ка свою шинель, от неё собачиной на версту несёт. Вшам приют устроили. Вы немилосердно запустили себя, господин унтер-офицер!