Да здравствует Солнце!

Если бы наши товарищи по несчастью имели возможность проследовать дальше вместе с Фритцем Хабером, то они бы могли узнать, что он направляется в столицу Германии, город Берлин, на встречу со своим шефом Вальтером Ратенау. Последний был одним из ярчайших людей империи, высокого роста, с аномально огромным, голым черепом, похожим по форме на страусиное яйцо, и с глубоко посаженными холодными, карими глазами. До войны он, будучи великолепным организатором производства и учёным-электротехником, возглавлял электрохимические заводы AEG в Биттерфельде, доставшиеся ему по наследству от отца. Этого ему показалось мало, и он принял участие в наблюдательных советах восьмидесяти крупных и средних химических предприятий империи. При этом Ратенау считался исключительно культурным человеком, приходился родным племянником известному художнику Максу Либерманну, покупал картины ведущих художников эпохи, дружил со многими писателями и театральными деятелями Германии, спонсировал их. С началом мировой войны он раскрыл полностью свои недюжинные таланты, возглавив все имперские работы по добыче и переработке сырья для военных нужд[62].

Фритц Хабер[63] быстрым шагом поднимался по лестнице Военного министерства, чтобы встретиться с Вальтером Ратенау. Оба господина энергично пожали друг другу руки. Ратенау любезно предложил своему коллеге сесть в мягкое кожаное кресло, сам присел рядом с ним и попросил помощника принести две чашечки кофе. Ни одним мускулом своего лица Хабер не выдал беспокойства или печали по поводу безвременно ушедшей супруги. Империя и её интересы были превыше всего.

– Дорогой Фритц, – задумчиво произнёс наконец Ратенау, допив ароматный бразильский кофе, – я думаю, что пришло время поставить на промышленную основу твои блестящие лабораторные достижения. После того как наша империя, как ты сам хорошо знаешь, утратила доступ к нитрату натрия в Чили из-за британского флота, перерезавшего нам все морские пути, единственный способ синтезировать аммиак – это изобретённый тобой способ синтеза из водорода и атмосферного азота. Если ты поможешь нам наладить массовое производство синтетического аммиака – мы получим неограниченные возможности по производству взрывчатки, которая сейчас так нужна фронту. Это первое, что я хотел обсудить с тобой. И второе – это производство газообразного хлора в промышленных масштабах. Речь идёт о новом супер-оружии для нашей армии. Но не только. Речь идёт также о новых возможностях для нашей промышленности. Валовая прибыль подконтрольного мне концерна AEG должна вырасти за год в девять раз, если нам удастся в полной мере реализовать задуманное. Это сейчас очень важно для нашего семейного бизнеса. Впрочем, и для тебя тоже важно. Не забывай, Фритц, я имею большое влияние на кайзера[64], и я умею быть благодарным. А теперь предлагаю сверить наши расчёты…

ГЛАВА 10. НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ

Желая окончательно выдавить русских из Восточной Пруссии, в декабре 1914 года германские стратеги решили нанести сильный отвлекающий удар в направлении Варшавы, до которой оставалось не более пятидесяти вёрст по прямой. Падение Варшавы для русских было подобно кошмарному сну, так как означало потерю контроля над Польшей. Германское командование, не мешкая, приступило к исполнению своего плана и начало наступление в районе реки Равки и левого притока Вислы Бзуры, обозначив, таким образом, удар на Варшаву. На этом участке фронта между Бзурой и Равкой, протяжённостью всего несколько десятков километров, в декабре 1914 развернулась небывалая кровавая бойня, в которой нашли свою погибель десятки тысяч людей с обеих сторон.

Степан и Михаил целый месяц шли к своим. Идти было очень трудно: всюду сновали жандармы, разъезжали кавалерийские пикеты, везде были расклеены объявления, что за укрывательство русских военных виновные будут расстреляны, а их имущество конфисковано. И всё равно во многих польских деревнях находились сердобольные жители, которые давали беглецам и приют, и пищу. Отогревшись у печки, они благодарили хозяев и шли вперёд, в снежную, опасную мглу. Там, где не давали приюта, приходилось ночевать в лесу. От волков залезали на деревья, от голода грызли твёрдую, как камень, кору. Когда до линии фронта оставалось всего тридцать вёрст и невдалеке уже слышалась канонада, они наткнулись на сплошные проволочные заграждения. На них повсюду были расклеены объявления на польском и русском языках: «Всякий, кто будет найден в этой полосе без специального разрешения, будет предан суду как шпион». Как они знали от местных жителей, немцы выгнали вон население всех прифронтовых деревень. В этой тридцативёрстной полосе не было никого, кроме немцев. Отощавший, измождённый Степан вопросительно посмотрел на Михаила. Еле стоявший на ногах Михаил утвердительно посмотрел на Степана. Впереди маячила смерть, но назад дороги не было. Поддерживая друг друга, они двинулись вдоль колючей проволоки, нетерпеливо щупая её глазами, на каждом шагу проваливаясь в снег.

Они вышли к своим у маленькой деревеньки Гумин на реке Равка, в центральной Польше. Они каким-то чудом обошли все немецкие посты, ночью нашли проход через проволочные заграждения и попали в расположение 98-го пехотного Юрьевского полка. Русский часовой в папахе и с бородой, похожей на веник, то ли спал, то ли грезил, стоя опираясь на винтовку. Михаил и Степан с трудом растолкали его. Он не хотел пробуждаться. Когда же они, наконец, привели его в чувство, он сначала страшно перепугался – шутка ли: два живых немца прямо перед тобой – и стал одними побелевшими губами шептать молитву. Но постепенно он успокоился, заметив, что они без оружия, и решил, что они хотят сдаться. Эта мысль его ободрила. Он передёрнул затвор винтовки и грозно закричал на них: «Вперёд, нехристи, шевели лыжами!»