Страница 31 из 106
– Я всё понимаю, папенька, – в сотый раз отвечала ему Римма, – мне ужасно жаль маму, но сейчас всем плохо, всей нашей России плохо. Наше отечество в опасности. Ты ведь сам меня всегда учил, что нет ничего важнее нашей родины. Немец придёт сюда, в Россию, и никто его не остановит.
– Риммочка, немец не дойдёт сюда. А потом ты девушка, а это не девичье дело – останавливать врага. Твоё дело – это сидеть в тылу, может быть, ухаживать за ранеными в тыловых госпиталях, собирать пожертвования на нужды армии. Ну я уж не знаю … посмотри на своих подруг, никто не едет на фронт!
– По-моему, стыдно сидеть в тылу как раз потому, что здесь все мои подруги. В тылу сестёр милосердия достаточно. Моя помощь нужна там, где женщин нет, там нужно перевязывать раны и останавливать кровь. Там решается судьба!
– Ну, делай как знаешь! – Михаил Павлович махнул рукой и беззвучно заплакал, уйдя в другую комнату. Он знал, что его слова слишком мягкие, и сам он слишком мягок и безволен, и всё, что бы он ни сказал, разбивается о железные аргументы дочери. Мать, лежавшая на диване с компрессом, зарыдала навзрыд каким-то жалким, нечеловеческим голосом. Последняя её надежда на мужа не оправдалась.
В последний вечер перед отъездом Римма осматривала свою комнату. Она готовилась к тяжёлой последней минуте. Елена Николаевна уже не плакала. Она молча глядела на дочь глазами, полными ужаса. Страх матери поневоле передался и Римме.
– Мамочка, зачем ты так смотришь? Всё будет хорошо, вот увидишь. Я скоро вернусь.
Римма сама не очень верила в то, что говорила, но в ту минуту полагалось сказать что-то успокоительное.
– Папенька, ну скажи хоть ты что-нибудь! Ты не боишься за меня, правда?
Михаил Павлович захлопал глазами и протяжно заревел, как пятилетний ребёнок, которого родители впервые оставили одного дома. Глядя на мужа, Елена Николаевна тоже зарыдала.
– Ну вот, что мне с вами делать, горемычными? – Римма всплеснула руками в отчаянии. Она проклинала себя за своё решение. В одно мгновение ей стало ясно, какой удар она наносит родителям, сколько седых волос прибавится на их головах, сколько бессонных ночей им предстоит провести в страхе и надежде, в ожидании письма от дочери. Глаза её разом намокли, она схватила маму за руку и умоляюще прошептала:
– Мамочка, милая, любимая, я никуда не еду! Я передумала. Я остаюсь с вами. Вот видите, я уже снимаю туфли. Я остаюсь. Только, пожалуйста, не плачьте!
– Она остаётся! – Михаил Павлович заревел ещё громче. Слёзы градом лились из его добрых глаз, и он ничего не мог с собой поделать. – Ты слышишь, Ленок? Она остаётся с нами!
Михаил Павлович рассмеялся сквозь слёзы и попытался на радостях обнять супругу. Елена Николаевна прекратила плакать.
Она посмотрела на дочь строго, как учительница, и произнесла:
– Римма, я всегда учила тебя доводить дело до конца. Раз ты решила ехать на фронт – ты должна ехать. Иначе потом не сможешь себя уважать.
Римма замотала головой, пытаясь возразить. Мать прервала её:
– И мы с отцом не сможем. Ты решила, что твой долг лечить раненых – значит, поезжай и лечи. На наши с отцом слёзы не обращай никакого внимания, это родительский эгоизм. Всё пустое.
Михаил Павлович в ужасе схватился за голову от последних слов супруги. На этот раз это конец, подумал он.
– Нет, нет, папочка, мама шутит. Я остаюсь! – Римма обняла отца за шею.
– Езжай уже! – почти закричала на неё повелительным голосом Елена Николаевна. – Долгие проводы – лишние слёзы. Давайте прощаться. Присядем на дорожку.
Все трое присели кто куда. Стало совсем тихо. Тикали часы с астрономическим календарём на циферблате. Потрескивали угольки в печи. Молчание прервал Михаил Павлович, громко всхлипнув и вздохнув.
– Ну, всё, пора, – решила мать. Она размашисто перекрестила дочь, поцеловала её крест-накрест три раза и добавила шёпотом: «Спаси тебя Христос!»
– Теперь ты, – сказала она отцу. Михаил Павлович дрожащей рукой перекрестил Римму и обнял её. Дочь обхватила его за шею, отчего Михаил Павлович предпринял новую попытку пролить слезу.
– Ну, будет, будет, – строго сказала мать, обращаясь не то к мужу, не то к дочери, не то к обоим. – Пора, Римма. У тебя поезд.
– Я поезду с ней на вокзал, – сказал Михаил Павлович. Он радостно ухватился за эту мысль.
– И не вздумай! – сверкнула глазами Елена Николаевна. – А то мне тебя потом откачивать придётся. Римма сама доберётся до вокзала, не маленькая уже.
Римма поклонилась родителям в пояс, взяла дорожную сумку и вышла вон. У дверей её ждал извозчик, лениво крутивший цигарки.
– Ну что, барыня, едем? – равнодушно спросил он. Римма не успела ответить, как отец выскочил из дома и закричал: «Стойте! Я провожу!» Он решил, что никогда себе потом не простит, если не проводит дочь к поезду. Они вдвоём сели в коляску и покатили к вокзалу.