Страница 29 из 106
Она любила старинные часы с огромным маятником и астрономическим календарём на циферблате. Часы издавали глухой звук «бом–бом» каждый час, задавая неторопливый, степенный ритм домашней жизни. Она нежно любила своего старого плюшевого медведя с красным бантом на шее, которого дядя Николай когда–то привёз ей из Варшавы. Она любила плетёные кресла и массивный круглый стол, за которым вся семья ровно в семь вечера собиралась пить чай со смородиной. Она обожала запах маминых духов и с удовольствием трогала в шкафах платья Елены Николаевны, когда той не было дома. Она любила ходить по комнатам и смотреть на стены, когда заходящее солнце освещало тёплыми, красными лучиками книги в книжных шкафах, когда оно отражалось золотыми бликами на иконах. А когда последние лучи обрывались, Римма любила выходить из дома и смотреть на горизонт, залитый малиновым светом, и на вечернее небо, на котором зажигались первые искорки. Проводы солнца и встреча первых вечерних звёздочек были её любимым детским занятием.
Но теперь звёзд было не видно: небо над Ставрополем Кавказским, как и над всей Россией, заволокла страшная грузовая туча.
«Мобилизация, мобилизация, мобилизация…» – неслось над городом. Это длинное, страшное слово вошло в обиход, и женщины произносили его с затаённым страхом, как в средневековье произносили «чума» или «холера». Римме почему-то казалось, что этим словом называется гигантская хищная птица, которая по ночам похищает мужчин из их жилищ. Cемьи Иванцовых это страшное слово не коснулось – отцу было слишком много лет, но почему-то Римму это не утешало. Беспокойно оглядываясь по сторонам, она думала об одном – как ей сделаться полезной в этой суматохе? Она встретилась с подругами по гимназии и окончательно решила для себя: теперь и речи не может быть о Женском медицинском институте в столице. Да и правильно, подумалось Римме, значит, само провидение указало ей путь в учительницы.
Однако Елена Николаевна рассудила иначе. Как обычно, не терпящим возражений тоном она заявила уже через день после их возвращения из Винницы:
– Риммочка, завтра ты отправляешься в Санкт–Петербург поступать в Женский медицинский институт. Билет на поезд я тебе уже купила. Иди собирать вещи.
– Почему так внезапно, мамочка?
– Потому что моя заветная мечта не сбылась, а значит, ты должна её исполнить вместо меня. Я надеюсь, что тебе повезёт больше.
– Мамочка, но война…
– Тем более нельзя медлить. Я уже всё решила. Твой чемодан ждёт тебя в твоей комнате.
– Я не хочу учиться на доктора. И вообще я не хочу больше учиться!
– Вот это новости! Чего же ты хочешь, позволь спросить?
– Я хочу … идти в сёстры милосердия!
Выпалив эту фразу, которая родилась в голове за секунду до того, как она была произнесена, Римма почувствовала большое облегчение. Это был именно тот единственно правильный ответ на вопрос, как принести пользу.
– Моя дочь пойдёт в госпиталь выносить ночные посудины. Браво! Мы докатились до такой низости, дальше падать некуда! Неужели я тебя для этого воспитывала, ночей не спала? Не разочаровывай меня, Римма.
– Мамочка, но ведь эта «низость» и есть твоя любимая медицина, разве нет?
– Нет и ещё сто раз нет! Люди от медицины – это уважаемые члены общества, аристократы, как волостной судья или земский начальник, а сестра милосердия – это низшее сословие, как кухарка. Ты только что мне призналась, что хочешь стать кухаркой. Неужели я вложила столько сил в твоё воспитание, чтобы ты опозорила меня на весь город?
– Но весь город именно так и поступает. Все мои гимназические подруги записались на курсы сестёр милосердия, и все теперь будут дружно выносить ночные горшки.
– Все?!
– Да, все! И Маша Алафузова, и Соня Мачканина, и Катя Руднева, и Машенька Берк, и даже Еленочка Мовилло. Дочь губернатора тоже теперь – кухарка, по-твоему?
– Что, Мовилло?! Это сплетни. Я никогда не поверю, что Еленочка Мовилло, эта нежная девочка, это цветок, будет копаться в мужском исподнем и выносить ночные горшки.
– Весь город только об этом и говорит.
– Мир сошёл с ума! Ну и пусть. По мне пусть весь Ставрополь подписывается выносить ночные горшки. Пусть сам губернатор с губернаторшей вдвоём выносят горшки и стирают мужские кальсоны. А я не позволю!
Римма в сердцах выскочила из дома, хлопнув дверью и, не мешкая, побежала записываться на курсы сестёр милосердия. В первый раз в жизни она позволила себе хлопнуть дверью. «Как глупо вышло», – думала она, ещё не зная, раскаиваться ли ей, просить ли прощения или стоять на своём. – «Нет, я не хочу в Питер. На сей раз будет так, как я сказала».