Страница 18 из 106
Вокруг Егорова дома толпились люди. Тут были его сёстры, их мужья, дети, старики и старухи. Егор, молодой красивый парень с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами, в расшитой рубахе, подпоясанной ремнём, показался в дверях, но не успел сойти с крыльца, как стоявшая рядом молодая женщина, его жена, повисла на его шее и при этом так жалобно запричитала, как по покойнику, что, глядя на неё, другие женщины тоже заплакали. Наконец, одна девушка, проглотив комок в горле, затянула песню:
Не ясен сокол с тепла гнезда слетает,
То добрый молодец из дома поезжает;
Не отец, не мать рекрута провожает,
Провожала душа красна девица.
Её подхватили, подтянули, и песня потянулась к небу, пока не растворилась в душном июльском мареве. Егор медленно сошёл с крыльца и пошёл по улице, останавливаясь у каждых ворот и прощаясь за руку с соседями. Провожавшие тихонько двинулись за ним, к ним прибавлялись всё новые люди. Так ручейки соединяются и вливаются один в другой, превращаясь в полноводную реку.
Степан и Наталья сидели рядышком на скамье, за большим дубовым столом. Её голова лежала на его плече. Он старался быть в этот последний день особенно ласковым с женой, а она старалась ему во всём угодить. Оба чувствовали, что надвигается момент торжественный и грозный, оба боялись и ждали его. Степан много шутил, но между шуток не забывал давать хозяйские советы. Жена больше молчала и смотрела на мужа с обожанием, радостью, что он всё ещё с ней, не ушёл, и тщательно скрываемой тревогой. Потом она вдруг вспомнила что-то важное, пошарила в сундуке и извлекла из него крошечный образок Николая Чудотворца на верёвочке.
– Это дедушкин, дай надену на шею, – сказала она. – Он от пули хранит.
«Какая Наташа у меня хорошая, ласковая, – думал он. – Век бы так жить. Жаль, недолго музыка играла».
Но вот толпа приблизилась к дому Степана и остановилась. Ждали, когда выйдет хозяин. Степан неспешно поднялся со скамьи и по крестьянскому обычаю прикрыл дверь в сени и опять присел на скамейку, положив обе руки на колени. Так они посидели на дорожку молча, глядя в пол. Наконец, Степан встал, крепко обнял жену, поцеловал её в висок. Её плечи беззвучно затряслись. Он платком вытер ей слезу:
– Не горюй, родная. Мы только германцу евонные глаза на зад натянем – и тотчас по домам.
Наталья доверчиво улыбнулась, она сразу поверила мужу.
Он наклонился к спящей в колыбели дочке, поцеловал и перекрестил её. Затем он в последний раз оглядел свою избу. Дойдя глазами до Богоматери в красном углу, короткими и точными движениями перекрестился, закинул вещевой мешок на левое плечо и вышел в сени. Наталья, глотая слёзы, пошла следом.
– Смотри, не проспи овёс, – повторил он уже в третий раз наставление, обернувшись к жене. – Следи за лесной ягодой – коли брусника поспела, то и овёс дошёл. Ну, сама знаешь. И лошадь не продавай до последнего.
Наталья с готовностью замотала головой. Она ловила каждое слово мужа.
– И не отдавай свой серп Нюрке, как намедни. Плохая примета, снова захворать можешь.
Наталья бросилась мужу на грудь и заплакала так жалобно, как будто в доме лежал покойник.
Степан в последний раз прижал к себе жену, ласково провёл ладонью по её голове, стёр горячие слезинки со щеки. Ему были понятны Натальины страхи. Сам он не боялся военной службы, она была ему не в новинку. В 1907 году он уже отслужил по призыву и даже окончил курсы в Военно-телеграфном классе. Как самый ценный документ хранил он в тряпочке на печи аттестат с клеймами, печатями и вензельными подписями всех командиров батальона. В аттестате было написано:
«…При испытании рядовой Степан Яковлев получил нижеследующие отметки:
Закон Божий пять (5)
Русский язык четыре (4)
Физика и телеграфия четыре (4)
Геометрия четыре (4)
Арифметика четыре (4)…».
После окончания курсов Степан был произведён в унтер-офицеры, что сделало его самым уважаемым человеком в деревне, не считая стариков.
Теперь же, как унтер-офицер, он держался степенно и смотрел вперёд спокойно, не совершая глупостей, как Кирилл, но особенно и не сокрушаясь, как Мирон. Ему очень не хотелось бросать пашню, огород и пасеку, но он не мог противостоять могучей силе, разом отрывавшей от земли миллионы русских мужиков. Эта сила была подобна ураганному порыву ветра, и никто не мог устоять под этим порывом, будь он хоть трижды унтер-офицер. А поскольку от Степана в этой ситуации не зависело ровным счётом ничего, он сохранял спокойствие.
Его дочка и любимая жена Наталья, с которой он обвенчался два года назад, – вот единственное, что временами заставляло больно сжиматься его сердце. Ему было грустно и тяжело оставлять их. Степан знал, что бабе без мужика не под силу вести крестьянское хозяйство, тем более такое крепкое, как у него, и заранее жалел Натальино здоровье, которого могло не хватить надолго. С другой стороны, запустения своего хозяйства он боялся больше всего остального. Каким он увидит своё хозяйство, когда вернётся? И вернётся ли? Он догадывался, что на фронте его жизнь будет стоить меньше гроша в базарный день. Степан допускал мысль, что свою любимую Наталью видит в последний раз, и от этого она становилась ему ещё дороже. Он махнул ей рукой, сошёл с крыльца и присоединился к толпе.