Песни Лунных Птиц. Часть первая.

Где-то в стороне слышались крики моих одноклассников, тщетно пытающихся найти всеми любимую Мегу, но вокруг меня будто бы сконцентрировалась тишина, даже хлюпающие стоны грязи под ногами утопали в этой оглушающей пустоте беззвучия. Казалось даже, что удары перенапряжённого сердца отдавались в ушах через раз, то пропадая, то снова занимая своим бесконечным гудением всё пространство внутри черепа. Наверное, я готов был потерять сознание, сдаться, но что-то непонятное заставляло меня переставлять деревенеющие ноги, вдыхать холодный воздух широко раскрытым ртом, искать малейшую опору для взгляда в теряющем свои очертания пространстве. Страха не было, его просто не осталось, а вместо него взяла верх подавляющая, сковывающая незримыми кандалами усталость.

Сполохи пропадающего сознания рождали одну иллюзию за другой, окрашивая всё вокруг в отвратительные и совершенно неопределённые цвета. Звуки, движения, непонятные мысли… Я вдруг ощутил себя сумасшедшим, или скорее нитью сознания, единственной нитью, связывающей безвольно плетущееся тело с постепенно стекленеющим разумом. «Стекленеющим». Почему-то в голову пришло именно это определение…

Я глухо рассмеялся, огибая очередной ствол напоминающего обсидиановую колонну дерева. Смех этот показался чужим, он и был чужим, но каким-то образом струился именно из моей глотки. Истерический, сдавленный смех, смех голодающей гиены, призванной стать жертвой стаи… Я… Я не мог так хохотать. Ещё вчера – не мог.

По горлу прокатился неожиданный спазм: смех выдавил из лёгких весь воздух, обагрив грудь и плечи жаром пронзающей изнутри боли. Перед глазами расцвели бутоны кислотно-ярких фонтанов, затмившие даже абсолютную темноту ночи, и я вдруг понял, что лежу на сырой земле. Запоздало заболела правая рука: похоже, при падении я налетел на какой-то камень и сполз к его основанию… Ног как будто бы вовсе не было, от них не осталось ни чувства усталости, ни боли от набившихся в кроссовки щепок и камушков. 

Короткий проблеск сознания принёс потерянные у зубастого обрыва эмоции, тараном вбив их в утомлённое тело. Именно так: болезненный липкий страх мгновенно прошил каждую пору моей кожи, залез в крохотнейшие стыки костей… Мучительным каскадом он окружал готовое разорваться сердце, закупоривал сосуды и протягивал щупальца в единственном хищном движении.

Я действительно сходил с ума, если так ярко мог представить себе обыкновенный ужас, навеянный несколькими глупыми словами. Это не были слова восклицания или вызова. В них даже не было никакой явной угрозы, но именно поэтому, наверное, я и готов был принять обыкновенный шок за их медленно убивающее воздействие.

«Будь ты проклят». Мегуми прокляла меня перед тем, как отдала свою жизнь несуществующим демонам ночного ущелья. Прокляла с истинной ненавистью, наверное, тысячу раз проговорив в мыслях каждое слово. Потом – брызнула мне в лицо своей кровью… Нет, простое желание оскорбить или унизить не может довести до такого. А значит, я действительно разбил в клочья тот мир, который она построила вокруг нас двоих… Значит, я действительно заставил её возненавидеть жизнь под этой нелепой луной и чёрным небом, сквозь которое не проглядываются даже точки далёких звёзд. И она прокляла меня…

Отстранившись от ошеломляющего понимания, я вдруг обнаружил себя у бока пологого булыжника размером с добрый холодильник, на покрывале из всего того, что можно обнаружить в мрачном лесу после давящего своим могуществом ливня. Возможно, каких-то пару минут назад это казалось мне вполне обыденным, но сейчас я словно бы шагнул из другого мира, всем своим естеством прочувствовав всю мерзость сложившегося положения. Радовал только воздух, шершавым языком щекочущий горло по направлению к лёгким. Я дышал, а значит, проклятие не убило меня…

Вздрогнув, я сам удивился той серьёзности, с которой допустил эту нелепую, непрошенную и совершенно неприемлемую мысль. Поверить в проклятие, в саму возможность его существования, на пороге двадцать первого века – идея казалась абсурдной до нелепости, но отчего-то мне не стало веселее. Проклятие или нет, но этой ночью я, кажется, отсмеялся на всю оставшуюся жизнь. Тело сводило судорогой, стоило только подумать о лёгком смешке или даже обычной улыбке…

Я представил то выражение, которое должно было сейчас прилипнуть к моему лицу, и приглушённо хмыкнул, отчего в лёгких появилось неуютное ощущение напряжённости. Наверное, рефлекторно я готовился к новым спазмам, хотя разум и пытался втолковать непослушному телу, что минувшая вспышка смеха не могла повториться. Не в то время, когда я осознавал себя и своё положение в окружающей действительности. 

Ноги ответили на импульс из мозга с запозданием, но всё-таки успевшие заболеть от напряжения мускулы отозвались нежданным сокращением. На какой-то миг я оказался в позе эмбриона, но, пытаясь как можно быстрее уйти от этого образа, опёрся о камень и неуверенно поднялся с земли. Пропитавшаяся грязью и влагой одежда тесно облепила тело, опалив каждую царапину колючим холодком, и мне вдруг неодолимо захотелось домой, захотелось, чтобы ничего этого не было, чтобы отец мой никогда не появлялся в этой деревушке и не встречал мою мать…

Снова. Снова одна из роящихся в голове мыслей обожгла меня изнутри. Сначала отчаянный самообман, попытка высмеять внутри себя проклятие Мегуми. А теперь и окончательное падение, нежелание принимать жизнь такой, какой она хотела казаться вокруг меня. «Хотела казаться»… Рассуждение как о живом существе, как о чём-то, что отягощено эмоциями и чувствами наравне со мной.

Глупо. Глупо даже для меня!

Стараясь отстраниться от размышлений, отчего-то рождающих нежизнеспособные, невероятные выводы, я раз за разом прокручивал в голове дорогу от дома до школы и обратно, вспоминал домашнее задание, пытался даже решать в уме какие-то задачи, условия которых появлялись из воздуха прямо перед моим лицом… Всего на мгновение мне стало легче…