Антилонеллизм (anti-lonely)

Сейчас перед ней сидел старичок с круглой головой, высоким лбом, прорезанным поперечными морщинами; с зачесанными назад недлинными густыми волосами, более чем наполовину седыми. У него был большой рот с мягкими губами, как у ребенка, всегда готовый изобразить тысячу улыбок — все разного смысла и характера. Глаза — хитрые и грустные, как у китайского божка, когда он лукаво щурился, и огромные, темные, как две полных чашки кофе, когда он задумчиво смотрел внутрь себя. И эти глаза всё росли и росли достигая невероятных размеров на сморщенном детском личике, напоминая, что по слухам Тремоло — итальянец. По крайней мере, его купили в Венеции, это всем известно.

В простом коричневом камзоле с оранжевой атласной отделкой, в белой рубашке, и башмаках с большими пряжками он был похож на почтенного горожанина из торговой лавки, и ничем не напоминал шута. Только ростом.

Луиза с интересом разглядывала его. Так, по ее мнению, выглядели интеллигентные добрые волшебники, живущие в лесу на склонах гор. Только у них обязательно была шляпа с высокой тульей, блестящей пряжкой, и тросточка. Впрочем, трость с костяным набалдашником в виде собачьей головы стояла за креслом, прислоненная к дверце письменного стола. Это заставило Луизу задуматься, и она почти забыла, из-за чего так горько плакала всего четверть часа назад.

Тремоло глядел на свою гостью так же пристально, но более с сочувствием, чем с интересом. А что в ней интересного — хорошенькая. Этим всё сказано и определено ее место при дворе. Сколько он видел таких милашек. Голубые глазки — огромные, как полевые васильки. Светлые пшеничные локоны — чуть более золотистые, чем это модно сейчас. Легкая россыпь веснушек на пикантном носике; розовые перламутровые губки. Хорошенькая. Сколько ей, пятнадцать, шестнадцать? Может, уже восемнадцать или наоборот меньше? Пойди пойми этих простушек! Они так молоды и глазки у всех такие прозрачные, как вода в речке рано утром. Эта, очередная, появилась совсем недавно, неделю назад. Тремоло вздохнул и, склонив голову набок, игриво сказал девушке:

 — А вы уже и не плачете. Знаете почему?

Она захлопала ресницами, а шут продолжал:

 — Потому что в такой юной женской головке может уместиться только одна мысль за раз. А вы сейчас думаете обо мне.

 — Неправда! — возмутилась Луиза.

 — Что неправда? Что обо мне, или что только одна?

Она поняла, что карлик поймал ее в ловушку, и покраснела:

 — Что только одна.

 — А вот и правда. Вы не можете думать одновременно о двух мужчинах, приятном и неприятном. Если вы их не сравниваете мысленно. Значит там — только я.

Он постучал пальцем себя по лбу. Луиза засмеялась.

 — Откуда вы всё так хорошо знаете?

 — Мне лет немножко, в пять-шесть раз больше, чем вам. Вы наивный ребенок, Луиза, и совсем недавно при дворе.

Она почувствовала беспокойство и снова огляделась по сторонам: "Зачем я здесь?"

 — Почему вы заговорили со мной?

 — А почему вы пришли сюда? — вопросом на вопрос ответил шут. — Просто вы были одна, вам всё равно кто-то был нужен. А у меня бессонница, мне тоже всё равно с кем говорить.

 — Совершенно всё равно?

 — Не совсем, — лукаво ответил он в тон ее вопросу. — Вас, девочка, еще можно спасти. Захотелось попробовать.

 — Спасти от чего? Что мне грозит в королевском дворце?

 — Потеря себя самой. Вы уже заблудились. Либо кто-то вас выведет, либо нет. Тогда вы пропадете здесь, как в лесу.

 — Вот ещё! Я стремилась сюда всей душой и конечно никуда не уйду.

 — Всей душой? Вы уверены, мадемуазель? У своей души вы спросили, на пользу ли ей этот дворец?

Она смешалась, удивляясь, что шут вздумал говорить с ней о спасении души, точно приходской священник.

 — Какой вы странный, — только и смогла выговорить Луиза.

Тремоло переместился в кресле, опустив руки на поручни и закинув ногу на ногу. Склонил голову на другой бок:

 — Я просто вижу всё иначе, чем вы, живущие во дворце.

 — А сами вы живете не во дворце?

 — Нет, по ту сторону его. Не на улице, просто с теневой стороны. Это как темная сторона Луны или мир за зеркалом.

 — А в чем разница?

 — Здесь всё наоборот.

 — Как за кулисами театра?

 — Еще больше.

Шут встал и, прислушиваясь, стоял у двери комнаты.

 — Если вам случалось бывать за кулисами театра, то вы замечали, как стареют и гаснут лица только что молодых и прекрасных актрис, как опускаются руки актеров, вместе с занавесом. Они жили на сцене и с трудом возвращаются в серый мир, теряя краски. А во дворцах — напротив. Отступив в тень от солнца королевского двора, мы оживаем. И начинаем жить по-своему. И всё представляется совсем с другой стороны.