Страница 17 из 142
Они все были больны. Каждый умерший пациент имел какую-то врожденную или приобретенную болезнь. Маркус прощупывал каждое тело: в одном было немного отмеряно сердцу, в другом — ждала своего часа опухоль, в третьем — замерла кровь, заросшая лейкоцитами, в четвертом — в мозгу осталась гематома, после давнишнего удара головой. Вампир чувствовал, что за всем этим может стоять только один его подопечный, которому позволено лавировать между правилами и просить поблажки у Хозяина, — его Огненный Ангел. Но, чтобы наказать нахалку, Вампиру нужно быть уверенным на все сто.
***
#— Что за...? — он отплевывался и кашлял.
Прогорклый тошный запах масла с примесью дыма въелся в зубы и слизистую, сжег рецепторы языка. Страх, злость, беспомощность и отвращение пульсом забились в кончиках пальцев, проникли в основания ногтей и корни зубов. Мужчина взвыл:
— Прекрати это! Я не понимаю, что происходит!
— Тело меняется, — спокойный голос шамана захотелось разбить на осколки. — Кровь земли изменит тебя, наделит непривычной силой и признаками приглянувшихся зверей, чтобы ты стал другим и мог продлять свой духовный век. Если погибнет плоть, ты, как другие души, не станешь делиться, а останешься прежним, значит, и родиться новым не сможешь. Живи в телах, которые есть, испытывай боль при каждом своем убийстве и не имей возможности ничего изменить. Пока ты не поймешь важного о каждом, ты никогда не вернешься в мир, прежде называвшийся твоим.
— Ты не можешь... ты не бог, чтобы решить за меня... — сам он не знал таких слов, но дух, ранее живший в этом теле, говорил за него.
— Никто не бог. Но какое-то время ты побудешь им, чтобы понять, что твое существование ничего не решает, вместе с тем решая очень многое. Только то, что имеет имя, обретает душу. Я называю тебя Маркусом — молотом, что принесет людям смерть и прозрение. И ты не найдешь себе душу, пока не пресытишься смертью настолько, что станет тошно, а остановиться не сможешь.
— За что? — спросил тот, кого нарекли Маркусом.
— За силу, скрытую в тебе. Ты не умеешь ей управлять и пустишь ее во зло. Но зло всегда будет наказано, и только огонь остановит тебя на земле. Ибо ради него тебе придется сыграть того, кем ты никогда не был. А без огня ты никогда не вернёшься в мир, что называешь домом.#
Анну бил озноб. Сны из прошлого Маркуса зачастили, но всплывали разрозненными обрывками и пока не давали однозначного ответа на мучившие вопросы. Помнит ли Маркус все это? Ей хотелось спросить, но вампирша понимала, что время пока не пришло, зато приблизился час проверки.
Она бы с большим удовольствием полежала еще немного, глядя в потолок и напрасно разыскивая ответ, но сегодня торопливо собиралась, наскоро натягивая удобное платье с высоким горлом, нанося макияж и глотая кофе. Анна, как Ангел, должна быть безупречна, тогда и Хозяин останется доволен и души, клубящиеся за ее спиной, все сделают верно.
Проверку назначили в Массонской ложе, где Маркусу благоволили аура и время. Анна была в зале несколькими днями ранее, сразу, как получила уведомление о дате. Вампиров в помещении ещё не было, и ее огненные духи, не таясь, пускали по стенам пламя, выжигали невидимые символы на потолке, полу и зеркалах, чтобы повторить их в нужный час.
Верховный слишком ей потакал, она и сама это понимала. Будь расчетливей, могла бы пользоваться в собственное благо. Но слишком хорошо помнила, что Вампир и так позволил ей невозможное, — на семнадцать лет стать приемной матерью, и за это маленькое счастье она была согласна примириться со многим. Прошло уже пять лет, как они с Антоном инсценировали собственную смерть, чтобы покинуть названного сына, но Анна до сих пор чувствовала себя в неоплатном долгу перед Маркусом.
А потом, когда отношения в карательной паре дали трещину, Верховный придумал ей занятие, — записывать песни будущего для собраний клана. И Анна вдохновилась затеей, потому что неожиданно выяснилось, что души просыпаются, слыша ее голос, напевающий незнакомые мотивы. Призраки окрашивались закатом, золотом и багрянцем, наливались силой и сверкали, отбрасывая на стены яркие блики.
Только сама вампирша знала, как больно ранит их мнимое короткое счастье, ведь только по ее разрешению духи могут жить. Играть в жизнь. А это куда больнее.
И опять предстояла тоска. Не сейчас, позже, когда отгремит вампирское Собрание, и она останется наедине со своими душами.
Перед входом в залу Анна замерла, прикрыла глаза и, дотронувшись ладонью до створок двери, прочувствовала собравшихся.
Пятнадцать лет, пока маленький Дэвид рос и мужал, Маркус приезжал каждый год и твердил, что у нее слишком живое лицо для вампира. Тогда она не могла быть другой, потому что очень хотела, чтобы сын знал и запомнил ее жизнерадостной и счастливой. Но после расставания с сыном и мужем она пять лет оттачивала холодность и равнодушие, посещала бойни и больницы, ночами перед зеркалом воспроизводя по памяти самые безжалостные картинки и сохраняя равнодушие.