Прививка от любви

Искупать свою вину Фредерик тоже принялся своеобразно. Хотя, может, именно так нормальные люди и поступают, но лично я была не в восторге. Начал он с того, что попробовал отнести мои вещи до багажника. Я отказалась, но Свеннисен не отступился. В машине он спрашивал, удобно ли мне сидеть, и не хочу ли я поменяться с кем-нибудь местами. На привале за обедом попытался угостить меня спиртным, и продолжал уговаривать, даже когда я сказала, что на работе вообще не пью. Озаботился, не сыро ли там, где я устроилась с тарелкой, и не нужно ли мне подложить тёплое одеяло. Кроме того, он предложил взять на себя мою обязанность, когда подойдёт мой черёд мыть посуду. И всё это под пристальными взглядами остальной группы. Когда Ян в машине снова попытался рассказать смелый анекдот, Фредерик оборвал его, вопросив, не видит ли тот, что мне (мне!) это неприятно. К вечеру даже Альма, как мне показалось, начала как-то очень многозначительно улыбаться, а Даниэл и вовсе небрежно бросил, что ещё одной палатки у нас нет, так что если мы с Фредериком захотим уединиться, то пусть выискиваем для этого возможность днём. И сказано это было почему-то мне, а не Свеннисену. Я чувствовала, что закипаю куда сильнее, чем вчера. Честно слово, я привыкла считать, что я выше того, что думают обо мне окружающие, но, видимо, я себя переоценила. Находиться под насмешливыми взглядами проводников и охраны оказалось очень некомфортно. К тому же я не знала, как реагировать – не то резко оборвать все эти изъявления демонстративного расположения от собственного нанимателя, не то просто проигнорировать – и из-за этого чувствовала себя глупо. Не будешь же всем и каждому доказывать, что вовсе я не хочу ни с кем «уединяться», а если даже будешь – не поверят. Что меня всегда бесило в мужчинах – так это их искренняя убеждённость, будто женщины только и ждут возможности запрыгнуть на кого-нибудь из них. Права Альма, по себе судят.

В общем, как ни пыталась я сдерживаться, а к вечеру моя злость прорвалась. За ужином Фредерик вроде бы оставил меня в покое, и я уже начала робко надеяться, что его галантный запал иссяк. И потому, когда он возник передо мной с кружкой наперевес, ему удалось застать меня врасплох.

– Вот, здесь витамины, я размешал их в чае. Помогает для укрепления организма, а то для него всё-таки выход из города – немалый стресс.

Как я сдержалась и не выплеснула этот чай ему в физиономию, сама не понимаю. Давно я уже не испытывала такого – вот этот миг чистого бешенства, когда всё теряет значение, кроме одного: дать кретину по мозгам если не физически, то хотя бы словесно.

– Послушайте, вы, с-сэр, – свистящим шёпотом произнесла я. – Кто я, по-вашему – неразумный младенец?!

– Нет, – Фредерик Свеннисен легко улыбнулся и присел рядом. – Но я подумал, что у вас может не быть своих.

– Ах, подумали?! А у вас есть чем? Какого чёрта вы вообще ко мне лезете?!

– Я просто хочу позаботиться о вас…

– Засуньте свою заботу себе в задницу! И больше ко мне не подходите, ясно?!

На нас оглянулись – я всё-таки не сдержалась и последние слова почти проорала. Улыбка исчезла с лица Фредерика, он серьёзно и внимательно заглянул мне в глаза, чуть наклонив голову.

– Как скажете, – коротко сказал он, легко поднялся и ушёл на другую сторону костра, который наши проводники развели на стальном листе, используя как топливо ствол подвернувшегося сухого дерева.

Я осталась переводить дух после яростной вспышки. Ощущение было… странное. Если бы он начал возражать или оправдываться, и я покричала б на него ещё, возможно, я выпустила бы пар и сейчас испытала облегчение. Но всё закончилось слишком быстро, и мне казалось, что моя ярость ухнула в пустоту. Вроде бы и победила, но ощущения победы нет. Не мог же он на самом деле так быстро признать мою правоту. Так что, скорее всего, он просто не принял меня всерьёз. Как взрослый, который уходит в другую комнату от истерящего ребёнка, понимая, что представление без зрителя потеряет смысл и потому скоро закончится. Я украдкой кинула взгляд на Фредерика. Тот уже с улыбкой говорил что-то Даниэлу, только укрепив меня в подозрении, что для него мой вопль ничего не значил.

Скотина.

До смерти хотелось наплевать на всё, забраться в палатку и больше не видеть все эти рожи хотя бы до завтра. Но взялся за гуж, в смысле, взяла деньги – так отрабатывай. Пусть даже моя так называемая охрана – чистой воды фикция, серьёзное отношение к делу, воспитанное во мне с младых ногтей, брало верх. Если я сейчас расслаблюсь, то и на чём-нибудь более серьёзном рискую дать слабину.