Страница 103 из 133
Мысли заскакали по кругу, как белки. Он говорит правду? Или Аста всё же может сбежать, пользуясь Пашкой как якорем? А что потом?
Пока что походило на то, что Вейлир её только пугает. «Отдам Лорен, если не будешь слушаться» — как ребёнка пугают бабайками и серыми волчками. Пользуется тем, что она до сих пор почти ничего не знает о мире старших, а на самом деле или не хочет отдавать её Лорен, или опасается, что она сбежит через якорь. Или, что вернее всего, обе этих причины.
Вейлир не сделал ни шага вперёд, но невидимая сила спеленала Асту по рукам и ногам и подтащила к нему. Аста свирепо уставилась в каре-зелёные глаза. Вейлир буравил её неотрывным взглядом, а потом поднял руки — и она невольно прищурилась, ожидая что в следующий миг они окажутся на её горле.
Но вместо того чтобы придушить её, Вейлир взял в ладони её лицо. Аста затаила дыхание. Ноги оплетала трава, запястья — золотые ленты, и даже талию обвивала тугая древесная лоза, не давая возможности пошевелиться. Аста не боялась: она всё равно могла в любой момент уйти из этого мира. Точнее, она боялась не того, что Вейлир её принудит к чему-то. Скорее того — что она сама проиграет желанию, которое он в ней вызывал.
Вейлир не торопился переходить к действию. Наверное, опасался, что она сбежит... или растягивал удовольствие. Возможно, хотел, чтобы Аста сама подалась ему навстречу, прикрыла глаза, потребовала бы поцелуя.
А она уже хотела этого. Хотела прильнуть, почувствовать его губы на своих губах, его руки на своём теле. Тем более что с ним это каждый раз приятно. Настолько, что можно забыть себя.
И она забывает.
Неверная настройка. Она хочет его физически, но не любит. Он привязал её к себе физически, но не духовно. Не потому ли, что сам спал с ней — без любви?
Чужое дыхание смешивалось с её дыханием. Вейлир гладил её лицо, почти целуя, скользил губами по её губам, на грани, за миг до полного соприкосновения. Аста чувствовала его жар и слышала, как бьётся его сердце. Она сама уже горела изнутри, распалённая донельзя этой медленной, тягучей, почти невинной лаской.
— Ты поклялся... — шепнула она в его губы, — не принуждать меня.
— Ты поклялась уничтожить якорь, — ответил он тихо, чуть не заставив её испустить стон неутолённого желания: не разговаривай, целуй!
— Я уничтожила, — сорвалась с губ почти невольная ложь. Полуправда: на самом деле она уничтожила только нарисованный образ, а настоящий якорь — Пашка — был цел и невредим.
Но для Вейлира это должно было прозвучать однозначно. Якоря нет, она больше не может сбежать. Теперь она действительно в его власти.
Это была идеальная проверка его отношения к ней. Что он сделает, когда узнает об этом — отпустит её или попытается взять?
Ответ прозвучал уже в том, как на миг сбилось его дыхание. Сразу вслед за этим он наконец поцеловал её — снося все преграды в виде еле слышных «не трогай меня» и «ты обещал», не обращая внимания на её слабый протест, тут же, впрочем, потонувший в натиске его страсти. Повинуясь неосмысленному приказу, и лоза, и ленты, обвивавшие её, сжались сильнее — и вовремя, потому что от его поцелуев у Асты кружилась голова и слабели ноги.
Это не любовь. Это не любовь, это просто привязка. Магия. Зависимость, которой подвержены все обращённые.
Чтобы устоять, Аста твердила про себя тысячу разных вещей, но всё было тщётно. Вейлир гладил её волосы, на миг отрывался от её губ и снова приникал к ним, ленты связывали уже их обоих. Может быть, она так и потеряла бы себя — если бы не вспомнила о Пашке.
Он бы не обрадовался, увидь её сейчас. Зато как обрадовался бы Вейлир... Ещё один способ причинить боль ненавистному младшему братцу.
Эта мысль отрезвила её. Аста уцепилась за Пашкин образ, как за спасительный якорь — теперь во всех смыслах — уцепилась, чтобы удержаться, чтобы не смыло чужим напором, чтобы не проиграть себе самой. Потянулась — куда-то далеко, в спящий город — почему-то она знала, что в обычном мире сейчас ночь — и вдруг очнулась — полураздетая, дрожащая, тяжело дышащая, ещё наполовину во власти Вейлира.
В комнате Пашки.
Он спал — помещение наполняло его дыхание. И запах, от которого сжалось сердце, и тут же начало отстукивать почти болезненный ритм.