Страница 8 из 123
A choir of angels glorified the greatest hour,
The heavens melted into flames.
To his father he said, 'Why hast thou forsaken me!'
But to his mother, 'Weep not for me. . .'
Crucifixion
Подбирающаяся ночь клубами мутной темноты снимает психозы угасшего дня. Но город не может жить без огней. На смену солнечному свету, весь день едва пробивавшемуся лучами сквозь сентябрьские тучи, зажглись окна.
Я надеваю серый сюртук и устремляюсь своим взором внутрь себя. Моя память ещё жива, и я снова спускаюсь в её бездну, цепляясь за стальные колья дат и чисел, вбитых в отвесную стену безвременья.
Кто я? Куда я иду? Кто знает? Знает кто-то во мне, но это не я сам, а нечто большее, выступающее из меня в необозримые пределы. Временами в моём разуме появляются вспышки, затмевающие мой ум. Мне кажется, что я живу не своей жизнью, и от этой мысли мне хочется всё бросить и идти, бежать, искать свою настоящую жизнь. Так невыносимо знать, что она где-то проходит мимо, не подозревая, что у неё есть законный владелец. Может быть там, в той жизни, кто-то вот так же страдает, наступая в чужие следы, которых никогда не оставит сам.
Помню ли я на самом деле что-нибудь? Зачем мне память, дышащая в вакууме чужого пространства. Какая от неё польза, и кому?
Всё настоящее, в этом нет сомнений. Ненастоящий я.
* * *
Сегодня я снова рассказываю вам о человеке со средней заурядной жизнью. Он не был святым. Он— не внебрачный царевич, сброшенный в сибирскую тайгу с вертолёта с опознавательными знаками Гонолулу, и подобранный лесником Кузьмичом, воспитавшим в нём трепетное отношение к неизвестности. Он просто человек, такой же, как и мы все, как я, ты, он. Но невероятной притягательностью обладает его неизбывная вера в себя. Вера в то, что он кто-то.
Я так думаю, если бы он жил где-нибудь далеко от общества, если бы социум не поставил на него свою печать, признавая за своего, Чернов мог бы стать кем-то немыслимым. Если бы ему не сказали, что сквозь стены ходить нельзя, он ходил бы сквозь них.