Страница 74 из 123
«Я ещё могу понять»,—думает он,—«Андубин и Кеха Шакал, у них много общего, но Табат, этот лысый тощий душегуб и Теодор Ефратский»?!
* * *
Автономная республика Крым, город Керчь, улица Чкалова, дом 11. Мы здесь, чтобы посмотреть, существует ли на самом деле коррекционная школа имени героя революции Андро Костомара, как пишет Феликс. Стоп, вот Чкалова, 11. Магазин «Мрия». Никакой школы нет. Извините, вы не подскажете, здесь когда-нибудь была школа? Да, да, именно здесь, Чкалова, 11? Спасибо! Ну вот, видите, не было. Я подозреваю, что, даже самого революционера, этого Андро, тоже не было. Ну, после того, что мы прочитали выше, имеет ли это значение?
В 2008 – ом году Феликс снова оказывается на благодатном южном полуострове. Ранней осенью он приезжает в Керчь. Он уже не бегает по берегу моря, он не подбирает грецкие орехи. Он покупает мотороллер и устраивается в деревообрабатывающий цех по улице Глухова. Да. Этот цех, который в «Орионе» принадлежит госпоже Ефратской и где работает Артуро Шустрый, (чем вам не Арнольд Быстров, друг Айсис Озёровой)( какая цельность!) существует на самом деле, и там действительно— камыши в человеческий рост и грязь, слоисто прилипающая к ботинкам.
Я не буду разражаться тирадами вроде «Второй Крымский период», этот пафос будет уместен в биографии Мандельштама, у нас тут не фабрика монографий, мы преследуем совсем другие цели. Но во второй раз Феликсу в Крыму было уже гораздо хуже. Депрессивный регион, закрытые наглухо культурно – досуговые учреждения, холодная весна, проклятый норд – ост, пронизывающий до костей; всё это не добавило Феликсу энтузиазма. Ко всему прочему добавилось жадное начальство цеха, которое за «копийку» готово было удавиться, и ссора с другом, к которому Чернов приезжает во второй раз в Крым.
Его печаль скрашивала только его «крымская жена», как он сам её называл впоследствии. Она каждый день «выгуливала его до морю». От общения с ней в сердце Феликса остались только тёплые чувства, он даже дал ей роль в Орионе. Помните Олеську, жену Иванко – Ювелира?
Чтобы разогнать депрессию, Феликс даже купил гитару, клееную где-нибудь в симферопольском подвале молдованами – беженцами, но играть ему было некому. Кто знает, что такое играть вообще, поймёт, что просто играть и играть кому-то, это «две большие разницы». Один раз его пригласили в клуб престарелых тусовщиков «для тех, кому под», где он спел «тёткам» пару рокерских песен. Тётки подарили ему шерстяные носки и попросили приходить ещё, запуская с деревянного проигрывателя фонограмму Лещенко. Культура действительно была в печали.
Если бы не такие люди, как Ефратская, которая на свои деньги открывает театры, то совсем стало бы Феликсу грустно.