Страница 73 из 123
—Надо вытаскивать? – спросил снизу Кудлатый.
—Беспонтово, медвежья приблуда, и втроём без струбцин не разогнём, да ещё добава ему в лобешник, чуешь, отъехал, директор этот мразь бесчеловечная.
—Ты-то откуда знаешь, может, получится?
—Да у меня пахан всю дорогу охотник, таких существ живьём ловил, что тебе и в детских глюках не приходили.
—Ну чё будем делать?— спрашивает Табат, и находит ответ в глазах Андубина.
—Нельзя его там оставлять, сдаст он всех, менты его расколют, на страх возьмут, а он про нас всё знает, по любому костлявую в дёсны захлестаем.
—Давай свою приправу,— говорит Андубину Лёня,—мне он вроде как чужой, а у тебя с ним сестра в школе училась.
В безлунной ночи сверкают тонкие отблески трёхгранного стилета, с локоть длинной. Дыры от этого «жала» чернеют уже в телах нескольких «гербариев», лица этих людей, которых владелец этой «пикантры» «пописал» своим авторским почерком «в печень» не оставят Иннокентия никогда, и будут ему зиять провалами глаз каждую ночь.
Табатников, обмотав себя верёвкой, лезет в провал.
Форман, видимо, очнулся, и, что-то поняв, сначала затих, а потом закричал с новой силой:
—Пацаны, не убивайте, я никому не скажу!!!
Крик его обрывается на самой высокой ноте.
—Извини, Данька,—шевелятся в полусне губы Табатникова, залитые слюной (расслаблены лицевые мышцы).
—Всё, валим,—кричит Андубин, и, спрыгнув с крыши, бежит к «Таблетке», и от судорожных движений ног одеяло падает со «шконки».
У серого параллелепипеда сторожки какое-то движение.
—Эй, ассо, чё, там, Лохматый, тормози…
—Охранник по ходу очнулся.
—Стой, стрелять буду,— кричит страшным голосом Скиф в окно «таблетки».
На пороге сторожки – небритый мужичок, с квадратными от страха глазами.
—Ты кто, дед?
—Дык, это, сменьшык я того, пораньше пришёл, сморю, Лукьяныч…
Хлопает дверь, и из машины выходит Табатников и хватает мужичка за лацканы грязного пиджака.
—Если кому, ляпнешь, что видел, хана тебе, я знаю, кто ты, я дочке твоей голову отрежу и в горло её оттрахаю,— хрипит худая фигура, возвышаясь над сторожем, потерявшим от страха дар речи. На голове Табата – чёрная шапочка, распущенная на лицо. В прорези мелькают бельма смерти.
После смены, во время дачи показаний, во всей дальнейшей жизни, ещё долго видит эти страшные глаза пожилой сторож. По ночам сидит у кровати дочери и плачет. Прожжённый до мозга костей атеист, он молится, не зная не одной молитвы. Ему от бессонницы кажется, что бело-розовая головка его прелести уже отделена от туловища, но на её лице сияет улыбка.
—Папа, почему ты плачешь?
Почему вы плачете, люди.
2
«Упаси меня Бог, что я пишу»!,
Невозможно передать моральные муки Пиджака. Его унизанные кольцами пальцы бегают по клавиатуре, часами набирая и удаляя написанное. Он так боится, ведь он своей деятельностью может влиять на жизни других. Он знает, что литература должна учить людей доброму и хорошему, иначе нельзя, это очень ответственно. А здесь у него кто? Убийцы и разбойники, как же с ними поступить? Может они в конце своих жизней раскаются и напишут мемуары, в которых главная мысль будет:
«Люди, никогда не делайте, как мы»!
Что это за герои! С кого глупый юнец списывает две капсулы, являющиеся носителями душ древних богов? Братья лихие!
Очкарик укоризненно качает головой.
Наверное, мы скоро увидим на его гладком лице мгновенное затемнение от закрывающегося окна вордовского файла, а после услышим щелчок клавиши delete, а если в аналоговом варианте,— то за оградами в лесу: сверкание костра, в котором сгорает кипа бумаг, ущербная луна и вой волков. Бог с вами, так действительно поэтичнее.
В самом деле, пока где-то в Крыму госпожа Ефратская усыновляет мальчика по имени Тед, великого учёного, который ради мира во всём мире без раздумий отдаст своё здоровье и благополучие, его реальный прообраз—Лёня Табатников в 2013 – ом году душит свою бывшую жену Машку ремнём от фотоаппарата с заднего сиденья её Nissan March, за то, что она не только бросила его, когда он сел за разбой, но ещё и «с мусором снюхалась, пацанов посдавала, курва гонимая».