Страница 54 из 123
Как видим, история готова. Любой сколько-нибудь наученный писатель легко и в три месяца напишет среднестатистическую книжку, изобилующую кричащими именами и фетишами доарабского Египта. Там будут пирамиды, там будут фараоны, мудро правящие своей счастливой страной. Ну, может быть, если он будет талантлив, приплетёт туда английских колонизаторов в пробковых шлемах, в двадцатом веке открывших гробницу какого-нибудь Аминьхотепа, тем самым выпустив оттуда древнее зло. Если очень талантлив,— повествование будет построено на космогонии сайентологов, и артефакты уже будут другими. Треугольник АРО, Тэтан, Е-метр и ритуальное убийство R2-45. В людей будут вселяться рептилоиды, прикрепляясь чакрами к их телам. Интрига будет в том, что Буанаротти оставил в своей скульптуре секретный код, по которому вычислят убийц из секты Рона Хаббарда, покусившихся на жизнь аятоллы Ирана Мухаммада Али Тасхири. И мы, читая эти книги, нашли бы их интересными, и даже серьёзными. Но вот беда, поворачивая торцом эти холсты, мы бы видели только рейки подрамника, гвозди, держащие двунить, или канцелярские кнопки.
Феликс не хотел такого для своих книг. Он сделал главными героями себя и окружающих его людей. Он половину сознательной жизни ходил и заглядывал в лица этих людей, как в открытые книги, ища в них те черты, которые были годны для его героев. Если таковые находились, то человек, обладающий этими чертами, навсегда перекочёвывал на черновские страницы, и естественно, в его ум. В своём реализуемом безумии он дошёл до того, что нарисовал всех своих героев на обоях в полный рост, выписал им паспорта и каждое утро разговаривал с ними. Хорошо, хоть об этом мало кто знал. Обыватели сонного мира настоящего, который падает в бездну, не поняли бы его. И, пожалуй, сочли бы сумасшедшим. Но он бы ответил им, что все они испытывают сумасшествие самой жизни – летят на полной скорости по встречной полосе с завязанными глазами.
2
Я не умею красиво говорить, я никогда не писал книг. Ваш бесстрастный исследователь продолжает этот очерк лишь для того, чтобы послужить вам проводником в глубоких многомерных мирах Феликса. Для того чтобы его жизнь не прошла даром, чтобы та высокая идея, которую он пестовал столько лет, нашла отражение в лучших умах просветляющегося год от года человечества.
В ультрафизический трос сюжетных линий скручен черновский «Орион». Немыслимые и несоединимые линии вплетены в него и сжаты давлением его веры в себя.
Двух людей, которых Феликс представлял себе, когда выдумывал своих персонажей, он знал давно. Он жил с ними бок о бок. Он помнит шалаш в лесу, где они « кантовались на лыжах», спасаясь от преследования милиции, и куда малолетки носили чай и продукты, он не забыл деревенскую дискотеку, где под новый год Леонид Табатников, прототип Тота в романе «Созвездие Орион», дурачась, держал обрезанный по цевьё «ИЖ» возле лба Феликса и улыбался, глядя в безразличные его глаза.
Я подумал, что всё, что я делаю, напоминает сочинительство, и, хотя я не выдумываю ни строчки, мой труд сходен с работой писателя. И я понял, что ввязался в деятельность, в которой нельзя обойтись без каких-либо специальных приёмов.
Итак, мне самому теперь придётся написать криминальный роман, как бы мне не хотелось этого избежать. Эту свою книгу я буду сопоставлять с Черновским «Орионом», поднося зеркало нашей реальности к выдуманному миру. В этих зеркалах отражали свои идеи ещё Джованни Верга и Эмиль Золя, Джаккомо Пуччини и Руджеро Леонкавалло, строившие здания безжалостного веризма, у них литературный объект был почти похож на своё отражение. Так что я не первый и не последний, держащий стеклянный обломок беспощадной и бесталанной правды у смазливого лица романизма.
События, происходящие в «Орионе» и в реальной жизни Феликса, иногда будут пересекаться друг с другом, а иногда настолько сильно расходиться, что будет потеряна всякая связь. И раз уже мне придётся быть писателем поневоле, я позаимствую у своих предшественников некоторые приёмы, чтобы скрасить эту реальность, дабы она не казалась более уродливой чем вымысел.
В моём романе мы будем видеть Феликса не главным действующим лицом, (и слава Богу), но на всём протяжении моей повести он будет появляться то там, то сям. Вернее это будет не он, а его прототип из будущего, должен же Феликс знать, что у него в прошлом всё в порядке. Будет он одет в серый костюм, на лице его будут, скажем, очки в тонкой золотой оправе. Нет, не пугайтесь, зрение нашего друга останется до глубокой старости острым, я навесил прозрачные стёкла на нос Чернова просто ради антуража. Вроде как, он же писатель. В его руках будет блестеть «Parker», господин Чернов будет поминутно заглядывать блокнот, как бы появляясь из тумана и проникая в такие дебри этого зазеркалья, в которые настоящий Феликс никогда бы не попал, впрочем, тоже к счастью.