Страница 46 из 123
Он огляделся вокруг — и не увидел ничего другого,
кроме себя самого. Тогда он для начала воскликнул:
«Я есмь! » Потом он испугался; ибо страшно человеку, если он один.
Упанишады
Я помню год, когда Феликс Чернов вернулся из Индии. Это был совсем другой человек, не похожий на того, которого я когда-то знал. Он шёл по улице, и прошёл бы мимо меня, если бы его разум, соскучившийся по миру с его дешёвыми стекляшками и рвавшийся наружу, не рассеял бы его концентрацию и собранность внутри. Я бы его точно не увидел. Он был какой-то другой энергетически. Подобно тому, как никогда не столкнутся Боинг 747 и «кукурузник» АН – 2, потому что их пути пролегают в разных плоскостях стратосферы.
Феликс остановился как вкопанный посреди дороги и, не смотря на сигналы взбешённых водителей, которым он загородил проезд, уставился на меня своими детскими восточными глазами. Я схватил его за рукав и утянул на тротуар. Всё-таки одно в нём осталось неизменным – он был наивен, как ребёнок.
«Ну здравствуй»,—сказал он мне,—«как твоя жизнь»?
Я отшутился, сказав что-то вроде: «как у нас, у всех— грешников», между тем рассматривая его с ног до головы. Он загорел до неузнаваемости, за два года волосы его ещё больше отрасли и тёмными кудрями падали до пояса.
«Пойдём, товарищ гражданин»,—сказал я ему,—«выпьем зелёного чаю, а можем ромашки заварим».
Он рассмеялся, мы покинули оживлённую улицу и вошли в маленький вегетарианский ресторанчик на малой астраханской улице.
Официант принёс нам чай, а Феликс всё говорил и говорил. Я не перебивал его, но меня удивляло одно: что он, всегда такой далёкий от внешнего, сейчас сидит и взахлёб рассказывает мне про Пенджаб и гурдвары, про Золотой храм Амритсар в Агре. Как будто он всю жизнь только и делал, что повязывал тюрбаны и вялил ананасы, а не копал картофель в республике В, чертыхаясь, что уже такой дубак, а всего лишь сентябрь.
Внезапно он замолчал и, посмотрев на меня, вдруг сказал:
«А вообще – то они все—зануды».
Тут я, наконец-то понял, что это тот же самый Феликс, и что будет зима, и он в шапке – ушанке с сошедшим загаром на побелевшем лице будет тормозить маршрутку и, опаздывая в редакцию, прожигать дыханием лёд на стекле, чтобы узнать, где едет.
Эту историю, прочитанную им в Махабхарате, он рассказывал мне ещё в те годы, когда был далёк от себя теперешнего настолько, что окажись он сегодня вместо меня на тротуаре, тоже бы не узнал себя и прошёл мимо. Сейчас эта история лежит передо мной. Она переработана до неузнаваемости и, из свободного Индийского эпоса прессована до квадратного театрального куба. Там— реальные люди низвергнуты до кукол, насунутых по самый локоть на неугомонные руки. До марионеток, нити которых столь коротки, что они не теряются во тьме, где-то там наверху, а видны даже узлы и почти пальцы создателя.
Все ранние произведения Чернова больны литературной агорафобией. Даже все его герои сделаны из него самого, он даже не дал им собственного имени, из опасения, что они начнут самостоятельную жизнь и перестанут быть частью него.
Мудрец с инициалами «Ф.Ч.» приходит к богу, преодолев вертикальный подъём Хималая.
Бог награждает его одним желанием.
Как вы думаете, почему наши желания не исполняются? На самом деле они исполняются, и ещё как. Но не стразу, вселенная должна убедиться, что мы повзрослели и созрели до обладания тем, что мы у неё просим, она должна удостовериться, что мы действительно хорошо знаем предмет, и что у нас есть куда деть результат своей просьбы. Всё иначе в сказках, да в таких вот историях.
Феликсагор Чернийский просит у бога показать ему тайну его иллюзии. Бог в ответ смеётся. Ему жаль Феликсагора, но он обязан исполнить желание.