Страница 19 из 123
В опорном пункте Ступина, как зачинщика драки, увели в отдельную камеру, а остальных поставили лицом к стене. Позже оказалось, что Цыдыпова «неплохо помяли». Его транспортировали вертолётом в городскую больницу и положили в реанимацию. У него была порвана печень, отбиты почки, переломаны рёбра, и полностью выбит правый глаз.
«Ну что»,—говорил, поигрывая дубинкой Яныкович,—здоровенный мент,—«хорошо, что лысые (а была такая мода – на лето бриться наголо),—теперь прямо в зону поедете».
Вскоре за своими чадами понаехали встревоженные родители. В участок забежали матери, и заплакали в голос, видя своих бритых детей, стоящими лицом к стене с руками, взятыми назад. Матерям тоже наговорили всякой ерунды, и они заходились любящими сердцами. На самом деле, последствия инцидента были сильно приукрашены сотрудниками. Любят они драматургию. Потерпевший отделался синяком на плече и разбитым носом, и через день уже снова боролся на ринге, помня, однако, что мышцы – это ещё не всё.
Когда Феликс повернулся от серой стены к своей рыдающей матери, в его глазах стояли слёзы. Он не мог понять подлости этих людей, которые могут так беспросветно лгать. Он обнял свою мать и с ненавистью посмотрел на этих бесчестных сотрудников. Кто-то из милиционеров заметил в его глазах слёзы и сказал:
«По уголовщине собрался двигать, а сам баба бабой».
Феликс не собирался «по уголовщине двигать». Но такой хамской лжи он ещё не встречал.
Этого Виталю он не ударил ни разу. Он не слушал своих друзей, которые ему советовали «тоже прожечь барану», он не мог понять этого фарса, где сам «терпило», по своей же воле сыграл главную роль, спровоцировав своей глупостью своё несчастье.
В девяносто пятом году имел место один случай. Некто Клоп из малоуважаемой группировки «Масюки», которые «не шагали с братвой», сидел ночью на скамейке и кричал. Клоп недавно вернулся из армии и беспробудно пьянствовал. Его крик не только мешал законопослушным гражданам спать, но он был ещё оскорбителен для незаконопослушных.
«Всеее каазлыыыы»!—кричал Клоп. Феликс возвращался из дворов домой с товарищем, с которым ему было по пути.
«Кто это там орёт»?—спросил он у товарища.
«Охеревший какой-то»,—ответил товарищ. Оба знали, что человек, уважающий пространство, в котором находится, не стал бы впустую произносить такие слова.
Они не спеша подошли к скамейке, на которой сидел Клоп. Несовершеннолетние стяжатели правды были пьяны, и их шатало от самогона, настоянного на пророщенной пшенице.
«Кто казлы, ты про кого орёшь»?—спросил у Клопа товарищ Феликса.
Тот поднял мутные глаза на подростков и сказал:
« Да все! А нет, вы – не казлы, вы — птички»!
Это было уже слишком.
Феликс не помнит, кто из них двоих ударил наглеца первым. Клоп оказался на редкость прытким и неожиданно подвижным. Внезапно в глазах Феликса вспыхнули две искры, а во рту оказались какие-то каменные крошки. Ночью, придя домой, он подошёл к зеркалу и открыл рот. Несколько зубов были испорчены. Корявые обломки и кровоточащие дёсны отражались в зеркале. Клоп был боксёром в армии. Его кулак попал в нижнюю челюсть Чернова, и зубы обломались друг о друга. Феликс трясся от ненависти к этому детине, он не мог есть горячую пищу, не мог пить холодную воду, он жаждал мести.
Через день на Клопа всё-таки пришла опала. Он, видимо, успел сказать не те слова не тем людям. «Сверху» пришла санкция: «греть Масюков». Тёмным вечером человек десять во главе с самим Масюком шли по площади при столовой ОРСа. Из-за угла продуктового магазина на них выбежала серая масса. Масюки даже не успели ничего понять, как оказались сваленными на землю. Вот тут-то Феликс и увидел Клопа. Когда началась потасовка, тот лёг на землю, надеясь, что его сочтут избитым и не тронут. Клоп лежал и смотрел на звёзды, когда над ним появился Феликс. Клоп узнал его, свернулся клубком и прикрыл голову руками.
Но Феликс не смог ударить Клопа. Его, такого покорного, подло лежащего на земле, когда его друзей молотили «малолетки». Чернов испытывал страшное чувство. Ему хотелось заехать поверженному врагу каблуком в рот и выбить зубы, но он не мог преодолеть в себе какую-то преграду. Он скрежетал поломанными зубами со слезами на глазах, он напрягал до судорог мышцы в теле. Перед ним как последний мерзавец на грязном асфальте лежал его враг, а Феликс не мог с ним расправиться.