Страница 101 из 123
«Слушай, ты же знаешь Скифа»?—говорит ему одноклассник.
Ещё бы он не знал Скифа.
«Они там с казахами завязаны, машины туда перегоняют, если хочешь, могу устроить тебе с ними встречу».
Феликс, конечно же, хочет.
«Завтра как раз Курёха освобождается, помнишь такого»?
Конечно, он помнит.
«Он тут на восьмёрке досиживал, Скифа с поциками его вчера из Энска приехали встречать».
Ну, прекрасно, что ж.
«Они тут один день, потом на юга рванут».
На юга, хорошо.
«Завтра будь на телефоне, нас в кабак зовут, там я с ними побалакаю».
Что это за скрип? А, это тот, про кого мы забыли, но он то не забывает про нас никогда. Мистер Пиджак мусолит свой блокнот.
Судьба снова свела Чернова с живыми копиями его героев. А ты, господин Очкарик, не бойся, всё будет хорошо. Наверное. Всё равно делать-то нечего.
Наезд на серое здание с надписью «Karma V».
Вечерний туман, бетонные ступени. Скрип двери в два человеческих роста, в уши врывается хриплый рёв динамиков и какой-то грохот. Вокруг вертикальных шестов извиваются распаляющие воображение безликие донны, и показывают виртуозное владение своими телами. Не задерживаемся, не задерживаемся.
Согнутая грузом печали спина Феликса исчезает за двойными перегородками, которые как маятник качаются туда-сюда, пропуская в фойе неровными кусками странную музыку.
Наезд. Кажется, что сейчас ударит дверью. От дыма ничего не видно (техники напустили слишком много тумана).
—Эй, ассо, шершавый,—блестит железом зубов человек, навсегда потерявший голос,—пусть сыграют что-нибудь.
Сто долларов исчезают в кармане официанта, и струны вибрируют в набитом дымом нутре ресторана.
Разложу я по нотам слова
по аккордам польётся душа – а – а…
Посреди зала сдвинуты все столы, которые нашлись. На «поляне» можно разъехаться на двух джипах.
За друзей и подруг,
Что покинули вдруг,
разорвав этот замкнутый круг…
Голые, исписанные синим торсы, торчат из-за столешниц. А кто же это? Ба, да это же наши старые знакомые. Андубин и Табатников собственной персоной, пришли отпраздновать освобождение второго. Из цепких лап ПС (пенитенциарной системы).
Братва «гужуется» и «куражится», оркестр на сцене играет музыку, которую никогда не играл, стиптизёрши ползают под столами, резинки их стрингов уже не в состоянии удерживать банкноты.
«Он всё так же на корточках
А в зубах папиросочка».
Феликса замечают и машут ему руками, приглашая во главу стола, где как цари синеют телами в полумраке зала Андубин и Табатников.
Феликс понуро бредёт к ним и отсутствующим взглядом блуждает вокруг. Он видит синие кресты, звёзды, усеивающие худые тела, он видит лысые черепа и мрачные «заточки».
Друзья —товарищи по оружию на чёрных войнах, даже теперь— не в цивилизованном мире, в презентабельном ресторане в фешенебельном районе города, где ещё вчера депутат народного хурала праздновал свой юбилей, и его дети звонили ему из Англии, а оркестр играл «The Beatles». Они навсегда остались в «козырной хате», кружки с чифиром, официанты – шныри, охранники – попкари и дубаки.
«Люберцы спят давно, ночь коротка,
Слышу в Жулебино снова стрельба…»
Очкарик морщится и зажимает уши, но туда всё равно проникает сумбурная эта музыка.
—Братан,—слышит Феликс,—ты же поселковый, мы тебя давно знаем, присаживайся за дубок, отпразднуем, Курёха сёдни из кадушки вывалился.
—Ты чё мусульманин что ли? – спрашивают они, удивлённо разглядывая длинные волосы Феликса, когда выясняется, что он не пьёт алкоголь и не ест мясо.
—Херово выглядишь, братуха, ну и как там получилось-то, рассказывай.
После рассказа Феликса лица Андубина и Табатникова принимают сосредоточенное выражение.
—Вы потусуйте, мы отойдём, покурим,—говорят они, и уходят за двойные двери, которые как крылья машут минуту за их спинами.
Очкарик, конечно же, незамеченный, идёт за ними, чтобы стать свидетелем разговора, который ему не понравится.