В долине Инферно

— Я знаю, — раздался глухой голос после продолжительной паузы, — я уничтожу их, это дело моей всей жизни, эти реставраторы мне как кость в горле, нужно не дать им завершить свою миссию. В недалёком прошлом из-за одной моей оплошности, они сумели понять. Они уже давно в этом мире, и узнали почти все принципы воздействия на него. Тебе тоже следует их опасаться. И последнее: не давай объекту смотреться в зеркала, через них она видит другие линии. И, к стати, если до тебя доберутся реставраторы или настоящий СП, тебе тоже от зеркал не поздоровится. Всё.

 После разговора Экклесию подняли на лифте наверх.

«Двадцать минут на скоростном лифте, это невероятная глубина», — думала она, трясясь в бесцветном железном коробе, - «зеркала, другие линии, умные все прямо, спасу нет…»

              *         *       *

В отделении полиции с пола заметались осколки доктора Ждонсона.

— Ну как же вы так, — злобно сокрушался человек в светлой форме, похожий на чайник «Тефаль» без провода. Самовар, видимо,  устарел, и его списали на свалку. А что поделаешь, — новые технологии.

— Давинаат, трищь кмндир, престраались.

— Ну ладно, заметите его, и дело с концом.

— Ну вот.

В центральном отделе Собственной Безопасности висел табачный дым, вырывающийся из замасленных лёгких оперативников. Со стены смотрело овальными глазами чёрное лицо. Выше портрета, как символ абсолютной власти появилось рельефное изображение ослиной головы.

— Ну вот, теперь-то мы её возьмём, — радовался чайник «Тефаль», потирая пластмассовые руки, — все ко мне, на совещание.

Из коридоров потянулись сотрудники, от долгого нахождения в подлой духоте участка превратившиеся в предметы быта: деревянные разделочные доски касались спинок стульев выскобленными от долгого пользования поясницами, эмалированные кружки смотрели на начальника отбитыми кусками эмали злобных, дурнородных глазёнок.

— Ну и что, какие версии будут? — пробулькал Тефаль в пластиковой огнеупорной глотке шестью словами.

— Да я сразу знал, что они какие-то мутные, эти одинаковые.

— Ну и кто из них кого кончил?

— Да хрен их разберёшь, жмура нашли с колбасой всей внутренней, вывернутой на – гора.

— Чё там за заваруха-то вышла?

— Да подъехали с бойцами, хотели брать их, а оттуда шмалять кто-то начал, переколпашили всех, зашли туда, а они уже от нас смылись. А потом вот жмур выплыл.

— Волоки сюда глазёнки наши, эту старпёрку - свидетельницу.

В кабинет к следователю завели разваливающуюся бабушку. Её трясло.

— Ну не бойся, буся, прос скажи нам чё видывала, где была, да садись, в ногах правды нет.

— Дык не видала я ничё, милки, цветами торговала на углу шышынацатой, и смотрю чёт не то.

— Да лан, бабк, не напрягайся, чубылто?

— Да гляжу, ошивается там воле арки фифа такая вся рыжая - расписная, — одно видно - простигонка, и такая — юрк туда. А потом, через пять минут снова туда приходит с улицы, я же не знала что их две, думаю, когда пропустила, как она из двора назад вышла. Ну, соседку попросила, говорю, Марфо, посмотри за травой моей, я щас возвернусь. Захожу во двор – от, а там – баатющки светы, лежит эта размалёванная и все кишки, прости хоссподи наружу.

— И что вы подумали?

— Да думаю, мож какой хахаль кинул, вот и вскрылась, но так-то жестоко, в наше время таперича, все больше таблетки или там с крыш кидаются, опять же. Говорю же, не ведала я, что их две.

— Лан старушенция, не тебе здесь рассуждать, чем занимаешься?

— Дык милок, цветочки, горшочки, опять же, гадаю моленька, и тебе могу напророчить супругу красиву, вижу, не обременёон.

— Э, это не твоё дело, говори,  наркотой промышляешь? Спирт палёный там и всё прочее?

— Иии милок, ты чаво, живу покойно, тихо, никуда не лезу.

— Ясно, адрес свой оставь, мы придём, если надо будет, телефона, я так понимаю, у тебя нема.

— Это ж всё от диавала, канешно нет.

— Креативчук, утарань старушку до КП.

— Есть тарищ летнант.

— Слышь, Мухоссанский, може их вооще трое?

— Као?

— Ну, этих сестёр долбанных.

— Ты у Труппенгеймера спроси, у нашего патика, он те точняк скажет.

— А тройняхи бывают вопще-то в природе?

— Да не знаю я, Ментокрылов, отвяжись от меня, у меня и так крыша горит.

— Ну може тут покруче заваруха кака-нить.

— А почему ты так думаешь?

— А то у той, припадочной,  кишка тонка, кака-та она зачуханная, не может она своей сестре ливер вытрясти.

— Значит та её. Видно, чтобы не сдала, да и потом кто их знат, мошт она овцой прикидывается, а сама акула. Пришила сестричку, чтобы та про муженька нам не рассказала.

— Не, тройняшки это перебор, это тока в сказках бывает.

— Да ты чё, Мусоренко, сам что ли сказок обчитамшись, гы – гы – гы.

— Юзеровичь, Легавченко, раскидайте ориентировку, разыскивается женщина такого-то года, волосы чёрно-рыжие,  кожа белая, глаза голубые, одета предположительно в то то и то то, нати, — сами опишити. Выходы из города пусь пасут, и шоп поймали её, на ней терь макряк висит, надо позарез её прищучить.

        *         *      *