Страница 82 из 93
Она хотела меня напугать, но я знал наверное, будто кто-то невидимый нашептал мне эту истину, что причина ее ершистости – самый обычный страх. Девочка отчего-то боялась меня и своими нападками стремилась предвосхитить возможные атаки.
Я поднял вверх ладони, показывая, что не прячу оружия.
- Антония, не спешите винить меня во всех смертных грехах. Я лишь хочу поблагодарить вашу маму за те незабываемые мгновения, которые пережил, благодаря ее таланту. У меня нет ни цветов, ни свечей, какими принято вознаграждать артистов, но моя благодарность идет от чистого сердца, и я ничего не прошу взамен.
Лигея посмотрела на меня с явным замешательством:
- Простите, я не совсем понимаю. Вы подошли не потому, что хотите учиться стихосложению?
- Этим стоило бы заниматься в юности, теперь безнадежно поздно. Я могу проучиться целую жизнь, но ни не приблизиться к вам на йоту. Господь поцеловал вас в уста!
- Разумеется, я могла бы передать вам свой талант, - убежденно заявила Лигея. – И на это вовсе не требуется жизнь или даже полжизни.
- Нет, нет, и нет. Что бы вы ни думали, мне действительно ничего не нужно. Я оказался здесь волею случая и вскоре покину Мнемотеррию. Но там, откуда я родом, учат быть благодарными. Ничто не обходится нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость[2]. Спасибо – вот и все, что бы я хотел сказать. Ну и быть может, вы позволите угостить вас с Антонией?
Не дожидаясь их ответа, я подозвал официанта:
- Любезнейший, подайте нам сладких пирогов и пирогов сытных, принесите горячего супу с луком и бараниной, буженины, лососины, свежих ягод и фруктов, какие у вас имеются, шампанского с сыром, только не овечьим, а то я никак не могу приспособиться к его аромату, - тут я вспомнил Жанну с сестрой и уставленный сластями стол между ними, вспомнил старика из лавки поделок из камня, припасшего для Тоши леденец. Я подмигнул дочери Лигеи и уверенно продолжил. – Затем несите мороженое, лимонад и самые красивые пирожные, какие только существуют на свете. Я ничего не запамятовал? Что бы вы еще желали отведать?
- Довольно, я не голодна, - запротестовала Лигея. - Тоша хотела кушать, поэтому мы сюда и заглянули. Неловко стеснять вас, мы можем себе позволить…
Я не дал ей договорить.
- Как офицер и дворянин считаю своим долгом возместить вам время, проведенное в моем обществе, ведь я буквально свалился вам словно снег на голову. Пусть обед станет моим извинением. Для меня же нет большего счастья, чем приятный разговор в хорошей компании.
Уверившись, что я и впрямь ничего не прошу, вдова понемногу избавлялась от скованности. Лигея оказалась прекрасной собеседницей, чуткой, простой и одновременно изысканной, что сложно было ожидать от обитательницы бедных кварталов, но легко и естественно от поэта. Я сам не заметил, как принялся рассказывать ей свои фронтовые истории, перемежая их описанием городов и сел, в которых успел побывать за время военной кампании, давая портеры людей, с которым свела меня война. Вдова внимала с легкой полуулыбкой, порой просила дополнительных разъяснений или выспрашивала детали, а если я вдруг терялся, подхватывала нить повествования, подсказывая мне верные слова. Я не сомневался, что она запоминает мои рассказы, чтобы после положить их на рифму, и это очень мне льстило.
Общество Лигеи позволило мне ненадолго забыться. Когда мы покидали ресторанчик, даже Тоша, разомлевшая от обилия сластей, сменила гнев на милость и позволила посадить себя на коня, которого я вел в поводу. Я проводил вдову с дочерью до дома, где они снимали меблированные комнаты. Этот дом был совсем не похож на жилища, виденные мною в бедном квартале: чистенький, аккуратный, с фасадом, украшенным изображением золотых лоз на темно-голубом фоне, набранным кусочками цветного стекла. Мозаика весело играла на солнце, над ажурным крыльцом нависал кованый балкончик, покрытый позолотой. Я представил, как с этого балкончика Лигея дает свои выступления, как устремляется ввысь ее крылатый голос, а сама она будто воспаряет над толпой. Просить вдову читать стихи я не осмелился, хотя до последней минуты надеялся, что она смилостивится и расскажет хотя бы пару строк, и оттого медлил уходить. Но моим надеждам не суждено было сбыться. Верно, я не смог скрыть разочарования, потому что Лигея сказала:
- Мне кажется, вы считаете меня лгуньей. Однако я ничуть не кривила душой, говоря, что не помню своих стихов. Я отдала их ученику, все до единого. Отныне они принадлежат ему, он читает их друзьям или же вообще не читает никому, замкнув их в ларце из тишины. Но я не жалею ничуть. Я неустанно благодарю Создателя за дар поэзии, которым он меня наградил. Этот дом, и учителя для Тоши, и все наше благополучие зависят от моего дара. Пока я живу, пока дышу, пока вновь и вновь могу учиться рифмовать, нам с дочерью не страшна нищета. Нам не приходится обменивать счастливые моменты жизни на кусок хлеба, не приходится раздаривать сокровенные переживания за крышу над головой. Мой талант позволяет нам отсрочить путь в Оblivion и жить, помня каждый прожитый день, точно бесценный дар свыше.
Неожиданная искренность Лигеи была искренностью к незнакомцу, перед которым не страшно обнажить душу, зная, что он уйдет унесет за собой ее тайну далеко-далеко. Между нами не встанет завтра, ей не придется глядеть мне в глаза, боясь различить в них свое отражение в тот единственный миг слабости, когда я видел ее без маски. Я вскоре забуду это отражение под шелухой повседневных забот. И я принял искренность Лигеи, хотя мало вдумывался, о чем она говорит. По просветленному ее лицу, по лучистому сиянию глаз я понимал, что сказанное важно для нее, и не стал выпытывать смысла, соглашаясь с предложенной ролью исповедника. Мы расстались добрыми друзьями в полной уверенности, что наша встреча не повторится больше никогда.