Страница 23 из 93
Девушка принялась очерчивать контуры воображаемого зверя, но сколько я ни приглядывался, мне не удалось его разглядеть. Для меня любая гора представлялась массой земли, зачем-то вообразившей себя волной и поднявшейся на дыбы, а все волны на одно лицо.
- Мы ищем сходство гор со знакомыми вещами, - пояснила Януся. – Когда вы привыкните к этому, то сможете угадывать их названия либо именовать по-своему. Взгляните, высокий и узкий пик слева от Кабана напоминает Кинжал, а тот, что справа похож на Клык, дальше высится Улей, чья толща которого изрезана пещерами и гротами, а эти два шарика, поставленные один поверх другого, словно Кукла-кувыркан, которую как ни бросай, все равно встает на ноги. Есть еще Кокон, и Замок, и Свеча, на чьей вершине в день летнего солнцестояния догорает закат.
- Помилосердствуйте, столько имен мне не запомнить вовек!
- Не переживайте, с вершины Кабана горы видны куда лучше, я покажу еще раз. Если утомитесь дорогой, не молчите, мы всегда можем повернуть обратно.
- На дневном марше мы проходили значительные расстояния при полной амуниции, с шашкой у пояса и винтовкой за плечами. Смею надеяться, необходимая закалка у меня имеется, - я немного лукавил, потому что обычно ехал верхом, но то была невинная ложь, вызванная желанием понравиться Янусе.
- Никак не привыкну к тому, что вы военный, как и брат. Габриэль верно говорил вам, что у нас военных? И армии тоже нет. Кинжалы носят все, от мальчишек до стариков. Если один сосед зарежет другого, разбирается сельский староста либо градоначальник, а кто не согласен, идет за решением к стражам, чья воля сомнению не подлежит. Мальчишкой Габриэль отличался обостренным чувством справедливости, он мечтал сделаться стражем. Однако единственная тому возможность – это иметь родича среди стражей, который дал бы свое ручательство. У нас в роду стражей нет, поэтому брат выбрал карьеру военного.
- Армия много приобрела в нем, Габриэль наш лучший разведчик. Мы зовем его Смертоносная Ночная Тень.
- Deadly Nightshade? А знаете, ему подходит. Так еще называют белладонну, цветок колдовской силы и магии. Будь у брата герб, ему стоило бы изобразить на нем этот цветок. Для своего герба я бы выбрала мак – символ воспоминаний и снов. А вы, Микаэль? Какое прозвище у вас?
- Я не отличился настолько, чтобы заработать прозвище. Я обычный унтер-офицер, каковых довольно много в армии.
- Вы производите впечатление человека мужественного и смелого. брата говорит, вы всегда на передовой. Вы, верно, многое повидали на войне? Я слушала вчера рассказы Габриэля и ваши рассказы тоже. Скажите, вам доводилось убивать? Хотя, я сболтнула нелепость, разумеется, доводилось. Ответьте лучше, каково это – знать, что в твоей воле оборвать жизнь другого человека? Каково чувствовать власть над другими, знать, что одним мановением способен повергнуть человека в прах или вознести к небесам, что можешь отобрать приглянувшееся – самое светлое, самое ценное, и никто – никто! – не станет на твоем пути. Всемогущество - величайший соблазн, которому нельзя противиться.
К такому повороту беседы я не был готов и оттого медлил, тщательно подбирая слова.
- Вы правы, право казнить или миловать - страшная власть, которая делает нас равными самому Господу. Грешно и опасно сосредотачивать ее в несовершенных человеческих руках, но, увы, убийства на войне неизбежны.
- Оно меняет? Совершенное убийство? Как женщины делят свою жизнь на до и после замужества, различают ли мужчины до и после того, как выучатся убивать?
- На войне нет времени об этом думать. Ты просто делаешь, и все. А дальше можешь изводить себя запоздалым раскаянием, а можешь принять это в себе и жить дальше.
- А вы, вы приняли? Расскажите, как случилось у вас? В самый первый раз?
- Но право, Януся, зачем вам это нужно? – искренне изумился я.
- Хочу знать о жизни всё, темные и светлые ее стороны. Брат любит меня, однако относится точно к оранжерейному цветку - бережет от малейших невзгод. Но я не цветок. Я гораздо сильнее, чем вы можете себе представить.
Она была так молода и говорила с горячностью, свойственной юности. В ней я узнавал себя до войны. Я тоже был категоричен. Хуже того, подобно средневековым схоластам, ставящим землю в центр вселенной, я полагал, будто события в мире происходят исключительно для того, чтобы вознаградить либо испытать меня на прочность. Война показала всю наивность моих воззрений. Трудно считать себя центром мироздания, когда в любую минуту можешь получить пулю в лоб. Война же отучила меня делить людей и события на черное и белое. Я принял существование меньшего зла, оставив незамутненное добро страницам книг. Но это был не тот опыт, которым я стал бы делиться с Январой.
- Мои воспоминания не для ваших нежных ушек. Вам ни к чему знать такие вещи.
Януся отступилась.
- Тогда поведайте про своих родных. Ваши сестры, какие они? Они серьезны или беспечны? Какие наряды им к лицу? Носят ли они перья и кружева или одеваются строго? Также ли они хороши, как кузина Ангелика? Схожи ли со мной сложением или манерами?