Страница 13 из 93
Сказать, что я был удивлен, значит, не сказать ничего.
- Как же так: ни армии, ни полиции, одни стражи? И как, с позволения сказать, справляются эти господа?
- О, поверьте мне, превосходно. Ваши солдаты и полицейские больше заняты перекладыванием работы друг на друга. Помните господина Анифьева, которого ограбили в N-ском саду? Он пошел к патрулировавшему сад полицейскому, а тот принялись уверять, что поскольку грабеж совершился в раннюю пору, к его ведомству он касательства не имеет, так как полиция ответственна за порядок в саду лишь с восьми утра, а происходящее прежде сего времени – забота армейских чинов. Анифьев двинулся к нашим, но штабисты сказали, что его часы торопятся, и отправили обратно в полицию. Пока он так бегал, преступников след простыл. В Мнемотеррии такого произойти не могло. Однако я вижу большее село. Давайте-ка попробуем убедить нашего любезного извозчика дать лошадям передохнуть, а нам - побродить по местному рынку.
Мне показалось, что Габриэль хочет уйти от расспросов, и с моей стороны было бы бестактным продолжать пытать его. Наверняка, его уклончивость имела свои причины. Тем паче, в действительности меня куда больше занимала перспектива размять ноги.
Рынок расположился возле храма. Храм стоял на возвышенности и напоминал крепость своими мощными стенами, длинными узкими окнами и высоким забором, отгораживающим его от мира. Крыша были выложена черепицей, каменная кладка забора и стен осталась первозданном виде, без краски и штукатурки. Вниз сбегала мощеная камнем дорога, по обеим сторонам которой расставили прилавки местные жители. Здесь продавалось все, начиная от молока – коровьего, козьего и даже кобыльего, и заканчивая длинными кинжалами в узорчатых кожаных ножнах. Были вязаные вещи и мотки козьего пуха, мягкие овечьи шкуры, ткани, деревянная и глиняная посуда, домашняя утварь. В загонах квохтали, мекали и блеяли животные.
Не меньше товаров меня заинтересовали сами торговцы. Акцент их был настолько силен, что я не разбирал слов. Что до одежд, то это оказался сильно упрощенный вариант наряда стражей, а именно кафтан с расшитым поясом, безрукавка и хвостатая шапка. Кинжалы носили все. На мой вопрос, почему среди торговцев отсутствуют женщины, Звездочадский отшутился, что жители села прячут их за высокими заборами.
На несколько мелких чаяний, что завалялись у меня в кармане, я накупил местных сластей: медовой халвы, нанизанных на нитку грецких орехов в загущенном виноградном сиропе, маленьких слоеных пирожных, где тесто перемежалось толчеными орехами. Мне хотелось понаблюдать за той формой оплаты, о которой рассказывал Звездочадский, но, как видно, она применялась нечасто. На моих глазах за покупки отдавали монеты да привычные имперские банкноты.
Ближе к городу сел стало больше, а дома сделались богаче – двух и трехэтажные, с затейливой резьбой, с яркими фасадами, с цветными стеклами летних веранд. По просьбе Звездочадского, подкрепленной щедрыми чаевыми, извозчик довез нас прямо к усадьбе. Мы проехали по подъездной аллее, усаженной туями, распространявшими маслянистый запах хвои. По вечнозеленым ветвям в поисках орешков скакали шустрые белки. Сойки с голубым зеркальцем на крыле косились на нас любопытными бусинками глаз.
На стук колес из дома выбежала девушка. Она задержалась на ступенях на миг, затем устремилась нам навстречу. Ночная Тень, не дожидаясь, пока повозка замедлит ход, спрыгнул, подхватил девушку в объятия и закружил. Та заливисто хохотала. По ветру летели черные кудри да синяя с серебряными маками шаль, по которой я признал сестру Звездочадского.
- Ты приехал! Приехал! – радовалась она как ребенок. Шаль соскользнула с ее плеч и упала на землю, но девушка не заметила этого.
- Конечно, приехал. Разве я мог подвести любимую сестренку? Настоящий мужчина всегда держит слово.
Январа едва доставала брату до плеча - худенькая, хрупкая, с узкими бедрами и неразвитой детской грудью. Однако незрелость форм ничуть не портила ее, а лишь добавляла невесомости всему ее облику, отчего девушка казалась не земным существом, а крылатой дочерью эфира. У Январы была до прозрачности тонкая и ослепительно светлая кожа, мягкий овал лица, небольшой ротик с ровными белыми зубками, которые она охотно открывала в улыбке. Высокий, как и у брата, лоб обрамляли черные кудряшки, задорно подскакивающие при каждом повороте головы. Однако самым привлекательным на ее лице были глаза – широко распахнутые, насыщенного оттенка небесной синевы, под прямыми черными бровями, они походили на безбрежные озера, отражающие целый мир.
Я вышел из повозки и приблизился к этому небесному созданию.
- Януся, это mon frère d`ames[7] Михаил Светлов, - рекомендовал меня Габриэль. – Моя сестра, Январа.
Живость девушки пленила меня. Подвижная, с быстро меняющейся мимикой, сестра Зведочадского была красива не той выверенной пропорциональностью античных статуй, что так ценилась в свете. Ее красота была робкой, неброской, но проявляющейся тем яснее, чем больше вглядываешься в эти милые черты. Январа точно искрилась внутренним электричеством. Оголенный провод, бушующий поток, гроза, ветер в лицо – вот какие сравнения приходили на ум. Ее легко было представить в танце, во время пешей прогулки или верхом, даже в театральном действе, но решительно невозможно – в кресле с вышивкой в руках.
Девушка шутливо погрозила Габриэлю пальцем:
- Вот теперь ты не сможешь разыгрывать меня своими армейскими историями. У меня есть свидетель, который все-все поведает из первых уст. Ведь вы не станете на сторону брата, Микаэль?