Беспамятство. Книга первая. Мнемосина

Я кивнул, не отрывая от стены зачарованного взгляда. Да имей враг такие укрепления, нам со всей нашей артиллерией не удалось бы продвинуться ни на пядь! Между тем в воротах отворилась небольшая дверца, до сей поры незаметная, откуда вышли двое мужей, одетых столь же броско, сколь и непривычно. На них были длинные кафтаны лососевого цвета, широкие, украшенные вышивкой, безрукавки из бараньих шкур, вывернутых мехом вовнутрь, заправленные в высокие сапоги синие штаны, на головах – пушистые шапки с свисающими лисьими хвостами. Однако самой примечательной деталью наряда были широкие расшитые сложным орнаментом пояса. Как успел шепнуть мне Звездочадский, узор у каждого был свой, его элементы рассказывали о семье обладателя, положении в обществе, роде занятий и достойных деяниях, его прославивших. К поясам стражей крепились длинные кинжалы, а за спинами торчали рукояти парных мечей. И это в век аэропланов, винтовок и поездов! Положительно, я был заворожен.

Едва стражи поравнялись с повозкой, Габриэль легко соскочил наземь, рекомендовался сам и назвал меня:

- Звездочадский Габриэль Петрович, прохожу службу в качестве офицера Третьего лейб-гвардии полка улан. Возвращаюсь домой на время краткосрочного отпуска. В окрестностях Обливиона мне принадлежит имение, где постоянно проживают мои мать и сестра и двести душ обслуги. Со мной следует Светлов Михаил Евгеньевич, унтер-офицер того же полка, гость на полной моей ответственности.

Объяснения Звездочадского удовлетворили стражей.

- Платите за въезд и проезжайте – сказал один, увеличивая длительность гласных и смягчая согласные в совершенно неожиданных местах. В речи Звездочадского подобный акцент проскальзывал лишь в те редкие моменты, когда он бывал взволнован.

- Я рассчитаюсь и за моего гостя, - ответствовал приятель.

Другой страж кивнул, но тотчас сказал еще более строго:

- Тогда осталось уладить с дорогой согласно обычаю.

Габриэль качнул головой:

– В этом нет нужды. Михаил проделал путь с завязанными глазами.

- Вы готовы представить подтверждение?

- Да.

Мне показалось странным, что стражи усомнились в слове офицера имперской армии, и я позволил себе вмешаться в беседу.

- Я могу засвидетельствовать сказанное. Вот повязка, что закрывала мои глаза. Можете примерить сами, коли не верите, сквозь нее ничего не видать.

- Михаил, позвольте мне разобраться самому, - мягко отстранил меня Ночная Тень и опять обратился к стражам. – Я принимаю гостя на свое попечение и готов отвечать за любые его действия, осмотрительные и неосмотрительные.

- Вы отдадите подтверждение доброй волей и без принуждения? – переспросил первый страж, хотя, на мой взгляд, слова Звездочадского сложно было истолковать превратно.

Ночная Тень, не выказывая ни малейшего раздражения, повторил. Когда страж спросил в третий раз, и Звездочадский опять ответил согласием, я догадался, что передо мной разыгрывается некий ритуал.

Я с интересом глядел, что же будет дальше, и потому обратил внимание, что страж, принимая плату за въезд, удержал руку Звездочадского в своей дольше необходимого. Хотя, возможно, это было плодом моей разыгравшейся под воздействием местного колорита фантазии.

После соблюдения положенных правил стражи растворили ворота, и мы очутились по другую сторону стены. Здесь нас встретила та же дорога и те же деревья по обочинам, такие же серо-желтые камни, словно кости, выступающие из-под земли, и такое же пронзительно-синее небо. Даже орлы за стеной ничем не отличались от своих собратьев. Вскоре нам начали попадаться отдельно стоящие жилища и целые села. Дома были побелены известью, двери и наличники расцвечены желтыми, голубыми, алыми красками. Дома окружали каменные заборы, сплошь увитые засохшими виноградными лозами, – не приходилось сомневаться, что когда они зазеленеют, заборы скроются от глаз.

Любопытство мучило меня, и коли Звездочадский дал мне carte blanche[6], грех было им не воспользоваться:

- Габриэль, скажите, кем и когда выстроена такая высокая стена? От кого она защищает?

- Этого я вам сказать не могу, - последовал ответ.

- Это тайна? – изумился я.

- Отчего же? Просто я не знаю. Когда я родился, стена уже была. Она стояла во времена моего отца, деда и прадеда. Не сохранилось ни одной записи, ни единого предания о днях без стены. Она была, есть и будет. Без нее не может быть. Таков порядок. Мы давно привыкли к ней и не замечаем. Но я могу поделиться с вами своими догадками. В прошлом мы были воинственным народом. Детьми мы шутили, что стена хранит не нас от мира, а мир – от нас. Вы заметили? Плата за въезд в Мнемотеррию символична, но попробовали бы вы уехать, и вас тотчас обдерут, как липку. Гости извне здесь редки. Скажу начистоту, вы единственный. На моей памяти больше никто не осмелился пригласить в Мнемотеррию посторонних.

- Какого рода подтверждение требовали от вас стражи? Неужели им недостаточно вашего или моего слова?

- Они на службе. Стоя в карауле, поверили бы вы человеку, утверждающему, что он – солдат нашей армии, но не представляющему никаких тому доказательств? Наши стражи совершенно особая каста, их нельзя мерить привычными вам понятиями. Как вы могли заметить, мы оторваны от мира, и в силу это довольно косны. То, что в большом мире регулируется нормами закона или морали, у нас подчиняется традициям. Превыше закона для нас обычай. У нас нет армии или полиции, за исполнением обычаев и традиций следят стражи, а их волю не принято подвергать сомнению.