Страница 11 из 75
– Ты у Ильинского спросила, где тут образ Пантелеимона целителя. И обронила, что Санечка болеет, очень надо великомученика попросить о здравии. А он сам себе удивился: вымаливает невесту, богобоязненную, добрую, а ведь уже год слышит от людей: «Санечка» да «Санечка». Видимо, любят эту Санечку. Дай, думает, хоть одним глазком взгляну. За тобой вышел хвостиком и к нашему дому пришел.
– Ах ты ж какой шустрый! – изумилась няня.
– Нет, что ты, он дойти дошел, но оробел. И назад повернул. И так с месяц туда-сюда ходил. Уже и я выздоровела, и ты уехала. Однажды ему навстречу от нас эконом семинарский попался, он к матушке по делам заходил. И я возвращалась, уже не помню откуда. Мы втроем столкнулись, и отец эконом нас представил друг другу. Ильинский смущался поначалу, все повторял: «Только не смейтесь надо мной, Санечка», когда мне целиком историю рассказывал. Ох, нянечка, он такой славный!
Няня во все глаза на свою счастливую Санечку смотрела.
– Да что ты в нем нашла? – проговорила няня не слишком и ворчливо – она уже таяла. Раз Санечке хорошо, то и ей хорошо. Но тут же встрепенулась, потому что Санечка выдохнула со смешком:
– Он архангелов видел.
Няня напряглась. Она не знала, как так поаккуратнее выпытать. Санечка сама рассказала:
– Я у него спросила, почему он в семинарию решил идти. Я думала, он ответит «Бога люблю» или что-нибудь возвышенное, про духовную жизнь. Потому что он точно не из тех, которые просто по стопам родительским отправились. А он говорит: «Мне лучше всех братьев грамота давалась. Мать к отцу приставала: «Отдай его» да «отдай дальше. Способошный он. Пускай выучится». Мне учиться нравилось, но зачем мне та учеба сдалась, не сильно понимал. И сам не просился. Озоровать любил. Ох, сколько меня секли за проказы! Ранней осенью мы у дядьки гостили проездом, он не причетник, как отец, а дьячок. Рядом – барский сад яблоневый. Я тем же вечером полез за яблоками. Спрыгнул с забора, выпрямиться не успел, гляжу – а через забор два здоровенных детины переваливают – тоже, видать, за яблоками. Семинаристы. Крылья бумажные приделали к спинам. Затейники. Сторож услыхал шум, с ружьем наперевес к ним. А они ему басом напевно: «Опусти ружжо, старче». Он опустил, хотя оно, может, и не стреляло, с таким еще Ермак Сибирь покорял. Идет ближе, совсем дряхлый дедушка. Семинаристы обратно на забор взбираются. Сторож одного поймал за сапог. Тот как запоет: «Гаврила, Гаврила, схватили Михаила, за десну его ногу, ударь громом, осыпь жаром!» У второго кадило с углями. Как махнет он в сторону бедного сторожа кадилом! Угли как посыплются! Сторож ахнул и отпустил. Семинаристы к себе, я выждал и тоже к себе. Назавтра пришел сторож к дядьке моему, рассказывает: «Не поверишь! Ангелы повадились за яблоками. Своими глазами видел!» Сам такой старенький, что глазки те слезятся. А он крестится и умиляется. Дядька смеется: «Семинаристы, чтоб их, бесчинствуют, вконец обнаглели, надо начальству доложить». А сторож ему не верит: «Архангелы лично спускались. С крыльями. Не жалко и претерпеть ради них. Сподобился на старости узреть. Крылья!» И так мне стыдно стало, как будто я сам его дурил. Ну, думаю, как же так, духовные лица, и негоже себя ведут. Разве можно лицам духовного звания плохо себя вести? Хватит мне озоровать! Духовное лицо пример должно подавать. Потому что на виду. У меня с того случая озорство как отрезало. Подготовился в семинарию. Как «ангелов» увидел этих, так сразу все и понял».
Санечка залилась смехом. И няня разулыбалась, от сердца у нее отлегло.
– Нянечка! Я всего лишь с тобой поделилась! Никому больше не рассказывай! Обещай! А то он смущается, мол, опять в гордыне обвинят. А он совсем не гордый.
Няня закивала.
– Он хороший! Я за ним хоть на край света пойду! Мне не боязно! Самую капельку только. Няня, – перешла на шепот Санечка. – А ты со мной поедешь? Я ему так и сказала: «Без няни с места не тронусь». И он не смеялся, а серьезно собирается идти тебя просить. Я ему сказала, что няню надо перевозить. У нее вещи! Кровать с шишечками и люстерка! Няня без них никуда!
Няня спрятала улыбку. Подумала, что голубушка ее – сущее дитя: ну вот кому эта люстерка нужна? Вслух не сказала.