Страница 43 из 76
Мне было сложно так жить. Я не знала этой страны, не жила жизнью простой женщины, и, если бы не помощь Мэри, я бы сошла с ума. Пришлось нанимать приходящую прислугу, покупать необходимую мебель, знакомиться с бакалейщиком, аптекарем, зеленщиком, мясником, пекарем… Моего знания английского хватило на то, чтобы представиться вдовствующей итальянкой, вышедшей замуж за английского моряка и решившей после его трагической кончины осесть в небольшой деревушке. Имя я изменила на английский манер, а фамилию мне подсказала вывеска перчаточника* и сапожника. Изабелла Скарсини умерла, вместо неё будет жить Изабель Гловер.
Первым делом я купила для себя несколько вдовьих нарядов и одежду для Николаса. Я ничего не знала об английской моде, поэтому ограничилась самыми простыми фасонами и чёрным цветом. Продавец тактично пытался выяснить, по кому мисс носит траур и пытался всучить мне броши из гуттаперчи и кулоны-локет для хранения локонов, но я не поддалась на уговоры. Зато для Николаса приобрела только лучшие ткани и самые красивые рубашечки. Для меня было невыразимым наслаждением купать и переодевать его, проводить с ним каждую минуту. Он был всем, чем я вообще владела. И мне было всё равно, была ли в нём божественная искра, обладал ли он каким-то даром, которым наделил его Винченцо, наслушавшийся легенд, сочинённых моим, не знающим меры в вине, отцом. Для меня он был отдушиной и всем миром. Я иногда тосковала по Валентину, но старалась занять хлопотами каждую минуту, чтобы думать о нём как можно меньше.
А ещё я покупала книги. В Холлриве была крошечная книжная лавка, но я заказывала все самые свежие книги из Лондона, романы, поэзию, словари, энциклопедии, книги по естествознанию. Постепенно я овладевала английским языком всё лучше и лучше, заставляла Мэри учить меня правильно произносить слова, пусть она и обладала странным говорком, далёким от идеала, никогда не упускала возможности поболтать о чём-то с булочником или мясником.
Винченцо не прогадал. Он знал, что я не сбегу с сыном. Одна, в незнакомой стране, с ребёнком на руках я была обречена на гибель. К тому же за мной присматривала Мэри: она писала короткие послания ему, считая, что я не замечаю её слежки. Несколько раз мне удавалось прочесть её записки: в них она рассказывала о нашем быте, как растёт Николас, чем занимаюсь я, с кем разговаривала на той или этой неделе.
С самого начала Мэри мне не понравилась. Даже если бы Винченцо привёл ангела и с нимбом и крыльями, я бы ещё долго присматривалась к нему, не торчит ли из-под хитона длинный чёрный хвост с кисточкой, не мелькают ли копытца. Всё, что было связано с ним – люди, предметы, - всё несло на себе печать зла в моих глазах. Так вышло и с Мэри. Ей было за тридцать, опрятная, дородная, она совсем не походила на злобную доносчицу, но оказалась именно ею. Я не доверяла ей, но не могла не принимать её помощь: я не знала порядков, не умела обращаться с деньгами. Она прекрасно управлялась с Николасом, пела ему красивые английские песни, умела успокаивать за миг, словно знала какое-то тайное слово. Я была ей благодарна, но держала на расстоянии.
Мне стала нравиться эта размеренная сельская жизнь. Я наняла садовника, чтобы он превратил запущенный садик в красивое место для отдыха и прогулок, и всё своё первое лето Николас провёл, играя между кустов дельфиниума и пионов, на смену которым пришли астры и георгины. Я читала книги, писала письма Валентину, рассказывая о своём налаженном быте, но не отсылала. Я не знала, куда их отсылать, и не верила, что, знай я адрес, они бы попали к нему в руки. Но когда я вела такой односторонний разговор, мне становилось легче на душе. Я рассказывала ему, как утром солнце золотит тонкие занавески в спальне, как по вечерам в саду пахнет яблоками и фиалками, как осыпаются розы на садовую дорожку, и белые лепестки, будто стаи мотыльков, улетают, гонимые ветром. К осени скопилась целая стопка писем. И осенью приехал он, Винченцо. Винсент.
Он не предупредил о своём приезде. Он вышел из той самой чёрной лакированной кареты, в которой я прибыла сюда с Мэри и Николасом, открыл ворота своим ключом и вошёл в сад. Николас испугался его и заплакал: я никогда не выходила с ним за пределы дома и сада, он не видел никого, кроме меня и Мэри. Чужой высокий мужчина был для него кем-то новым и пугающим. И я понимала своего сына.
Я сделала Мэри знак унести Николаса и успокоить. Чем меньше он будет попадаться на глаза своему отцу, тем лучше. Я лишь надеялась, что он прибыл ненадолго. Что он не разрушит наш покой, нашу жизнь, которая за полгода примирила меня с разлукой с родной Италией. Я начала верить, что смогу начать новую жизнь здесь, осознала, что у меня есть, о ком заботиться, кого оберегать. Как он мог появиться, словно гром среди ясного неба, словно ворон у гнезда голубки, и отбирать то, что предназначено только мне?
Винсент проводил плачущего сына, вцепившегося цепкими пальчиками в блузку Мэри, оценивающим взглядом, после чего удостоил вниманием и меня.
- Ты хорошо ухаживаешь за моим сыном, Изабелла. Он стал довольно крепким парнем.
- Я ращу его не на убой и не для того, чтобы ты играл с ним в свои религиозные игры, Винсент.
Если всего полгода назад при виде него моё сердце замирало от страха, а из глаз были готовы брызнуть слёзы, то теперь я устала бояться. А может быть страх просто умер во мне за те полгода, когда я не видела своего похитителя.
Винсент сощурился, его красивое лицо стало лукавым и жёстким.
- А ты отрастила зубки, Бэлла. Думаешь, что весь этот маленький рай навечно? Думаешь, что раз я купил этот дом, то ты будешь жить в нём припеваючи до самой смерти и забудешь меня, как страшный сон? – Винсент двинулся ко мне, ноги сами сделали шаг назад. Заметив отступление, отец моего ребёнка криво усмехнулся, - я спешу разочаровать тебя, Бэлла. Я никогда не собирался тебя выпускать из вида. Ты слишком много знаешь. И ты ещё можешь быть мне полезна.