Страница 37 из 76
Так я попал в руки к господину Креденце. Мне не довелось вкусить тот ад, что достался Валентину: он быстро вызволил меня. Он попал лишь на третий обряд, которому меня подвергли. Я уже знал и эту боль, и эту тьму, которая застилала глаза в тот момент, когда сакральные слова долетали до слуха. Едва начался обряд, а фанатики, спрятавшись за белой границей, затянули своё «Exorcizamus te, omnis immundus spiritus…*», я упал на пол, но не издал крик, как бывало раньше, а стиснул зубы и постарался приглушить тот вой, что нёсся из моей глотки. Я бился головой о пол, я прикусил руку до крови, но не дал темноте унести меня в небытие. Физическая боль позволила мне оставаться на плаву, а не погрузиться в пучину безумия. Через боль и страх, которые туманили сознание, хватаясь остатками разума за реальность, я услышал, что один из голосов, читающих заклинание, осёкся, и в то же мгновение Валентин ринулся прочь из своего круга ко мне и закричал:
- Прекратите это! Сейчас же!
Господин Креденце взмахнул рукой, и фанатики замолчали. В тишине было слышно, как тяжело я дышу, как шелестит бумага под пальцами заключённых в соль борцов с тьмой. Боль отступила, только тьма внутри меня беспокойно металась, чувствуя атмосферу намоленного места и приближение чего-то… могущественного и сильного. Господин Креденце вопросительно взглянул на Валентина, и у меня по спине побежали мурашки.
- Он такой же, как и я. Он сможет.
- Ты уверен в этом, Валентин?
Тогда этот светловолосый юноша, всего на пару лет старше меня, казался великим мудрецом. Позже я узнал, что он им и был. Не зря господин Креденце тогда начал прислушиваться к его словам, не зря не спускает с него глаз и теперь.
Валентин выпрямился и утвердительно тряхнул головой.
- Я в этом уверен. Он сможет овладеть этим навыком, если захочет. Если не захочет, вы всегда можете вернуть его обратно.
- Что ж, если ты так уверен и можешь за него поручиться…
- Я не могу за него поручиться. Я его не знаю. Но я вижу, что он умеет подавлять демона. Пока слабо и почти безрезультатно, но если он захочет жить, то научится брать его под свой контроль. Я постараюсь его научить. Если не научится – ему же будет хуже.
Голос Валентина звучал ровно, в нём не было ни желания убедить Креденце, ни помочь мне. Но ведь зачем-то он решился на такой шаг: решил взять меня в ученики, поделиться со мной знаниями.
Господин Креденце в течение нескольких долгих секунд рассматривал Валентина. Потом перевёл взгляд на меня, всё ещё лежащего на полу, худенького, обритого на лысо мальчика с ожогами на руках. То ли я представлял собой слишком жалкое зрелище, то ли он не верил, что Валентину удастся сделать из меня что-то полезное, и на лице его появилось презрительное и высокомерное выражение.
- Я даю тебе месяц. Если не справишься – мальчишка вновь превратится в подопытное мясо.
Валентин кивнул и, наклонившись ко мне, подал руку. Я встал и опёрся на его плечо, боясь упасть от бессилия и удивления. Впервые в жизни кто-то заступился за меня. Кто-то в меня поверил.
На следующее утро он пришёл ко мне. Меня удивило, что такой смелый, воспитанный мальчик, явно благородных кровей, в чистой рубашке, к тому же практикующий экзорцист, к слову которого прислушивается сам господин Креденце, не отшатнулся с омерзением от конуры, где уже неделю держали меня. Я не знал, что и он жил в ней, ещё и намного дольше меня. Он лишь спросил, как меня зовут, и отчуждённо оглядел пустые стены.
Своего имени я не знал. Пэт чаще всего звал меня «эй, ты» или «соплёй», Марджи предпочитала вообще не замечать. Дома ко мне никто не обращался, а если когда-то такое и было, то память стёрла всё, что касалось той жизни.
К вечеру в мою комнатку пришли два служителя ордена. Они принесли кувшин воды и таз, где лежал кусочек мыла, а также чистую рубашку и брюки. После того, как я помылся и переоделся, они молча отвели меня в полутёмную, но сухую и тёплую комнату, где около стен стояли две узкие кровати. Окно было зарешечено, сквозь него лился закатный свет. За письменным столом сидел Валентин, склонившись над какой-то старой книгой. Он кивнул двоим моим провожатым, и они скрылись за дверью.
- Тебя зовут Тристан.
Я молча кивнул. Это имя было чуждым и звучало тускло, но я дал себе слово, что сделаю его своим, наделю его жизнью. Своей жизнью. Если Валентину оно нравится, значит, и я стану любить его.
Валентин оказался строгим учителем. На следующий же день он начал моё обучение. Наверняка я был сложным учеником. Я не умел читать и писать, это затруднило процесс: у меня не было возможности запечатлеть на бумаге мысль, чтобы потом снова и снова воспроизвести её. Я никогда ничему не учился, мозг не был податливым, он отказывался принимать новые знания, а слабое тело ребёнка, выросшего впроголодь в подворотнях, не хотело усваивать новые навыки. Но понемногу я продвигался, я хотел научиться тому, что он давал мне. Я покорно разучивал молитвы, тренировался отодвигать собственным сознанием личного демона далеко-далеко, в глубину себя, а потом позволял почти поработить волю, затмить весь мир. И снова заставлял его молчать, раствориться во мне. Это были странные занятия: я часами мог, глядя в стену, невидимо для чужого глаза вести страшную борьбу внутри, и только он мог видеть поле боя и знать, что мне это стоит. Он пристально следил за каждым моим шагом, предугадывал каждый мой вопрос, направляя меня и заставляя стать лучше и сильнее.
За месяц я узнал больше, чем за всю жизнь. Этот месяц сделал меня тем, кем я стал. Беспрерывная внутренняя работа постепенно обновила меня и оздоровила духовно, и, хоть в течение того месяца Валентин не успел обучить меня грамоте, сказав, что, если у меня получится пройти испытание, то у нас ещё будет на это время, а сейчас его терять не стоит, я чувствовал себя более мудрым и сложным. Я открыл себя с новой стороны. Пусть узнав при том и свою тёмную сторону.