Страница 36 из 76
Оно и немудрено. Ведь я был никем. Он – древнего аристократического рода, образованный, сильный, хладнокровный. Я – шестой сын из нищей семьи, без имени и воли к жизни. Он дал мне всё – знания, силу, даже имя. Он научил меня выживать.
До сих пор при виде уличных артистов мне хочется наброситься с кулаками на первого попавшегося, колотить его, покуда не изобью руки в кровь. Сколько ненависти вызывают у меня визгливые крики Джуди, когда её бьёт Панч*, какую злобу я ощущаю, пробираясь в толпе, пахнущей джином и потом. Раньше я бродил между людьми с одной целью – запустить руку в чей-то карман да поживиться тем, что бог пошлёт. Сейчас, попав в толпу, я хочу лишь одного: убраться поскорее из сборища мерзких тел. Я прикрываю рот и нос платком и бреду, брезгуя коснуться истлевшего тряпья и поганой плоти.
Хотя сам я вышел из ещё большей нищеты. Из кромешной, абсолютной. Наша рыбацкая деревушка состояла из пары десятков домов, один беднее другого, но мы, ирландские выходцы, жили совсем впроголодь. Я совсем не помню ни матери, ни отца, знаю лишь, что, только мне стукнуло пять, дядя Пэт, приезжавший в наши края за каким-то делом, предложил взять меня с собой, дескать, смышлёный парень всегда в хозяйстве пригодится: картинки подкрасить, доску приколотить, песню весёлую спеть. Он увёз меня в Лондон, где я стал его мальчиком на побегушках и подушкой для битья. Дядя Пэт со своей подружкой Марджи не раз говорили, что я должен быть им по гроб жизни благодарным, ведь они вытащили меня из нищеты, дали работу, позволили увидеть столицу. Если им казалось, что я веду себя неблагодарно и непочтительно, то вполне могли отвесить мне пинок или подзатыльник. Да и работа была простая: ходи себе между зеваками, которых привлекло вульгарное уличное представление, что давали в переносной палатке Пэт и Марджи, да чисти карманы. Попался – твоя вина, нечего зевать. Поначалу я был часто бит, однажды меня даже сбросили в Темзу, где сборщики всякого хлама у берегов приняли меня за труп. То-то крику было, когда труп начал плеваться кровавой водой и ругаться, на чём свет стоит.
Каждый вечер Пит и Маржди давали представление в разных частях Лондона. После столь тяжёлой, но бесспорно творческой работы, они заваливались в кабак, бросив мне пару мелких монет, на которые я мог купить горячую картошку, а иногда ещё и мочёное яблоко. Именно от моих прогулок они получали большую часть наживы, на дне латанной завшивленной шляпы с прожжённой тульёй никогда не набиралось больше десятка пенни. Но они неизменно относились ко мне как к приживале, который даром ест свой хлеб и не ценит такой удачи, как жить и работать рядом с таким восхитительными людьми, которыми были вечно пьяный и грязный Пэт и размалёванная, как уличная девка, Марджи.
Кроме того, я выполнял и другую посильную работу. Пьяницы разнесли в щепки декорацию, изображающую райский сад с блёкло-красными яблоками? Будь добр сколотить из ворованных досок новый сад, да раскрасить чем поярче. Панч так сильно избил Джуди, что у неё оторвалась рука? Пришей, да так, чтобы ни стежочка видно не было. Ну и что, что ты не девчонка, да мы тебя из навоза вытащили, в город к людям привезли, да я тебя…
Так бы и влачил я жизнь беспризорника и преступника, и вряд ли дорос бы до совершеннолетия: либо шальное остриё озлобленной несостоявшейся жертвы ограбления, либо какая-то болезнь, что в обилии водятся в нищих кварталах, положили бы конец моему существованию. Случай, рок, бог, судьба – мне решительно всё равно, что в тот день решило изменить ход вещей.
Был обычный субботний вечер. Марджи заливисто визжала своим и без того неприятным голоском, зеваки дружно смеялись, и я, двенадцатилетний худенький мальчик, спрятавший рыжие завшивленные кудри под кепку, юрко, как мышка, шастал между ними. Моё внимание привлёк седовласый господин в чёрном сюртуке – он стоял спиной ко мне, сжав руки за спиной. Сюртук был явно сшит из дорогой ткани, ногти господина были чистые, руки – белые, с тонкой морщинистой кожей. Не работяга, деньги имеются. Я не преминул возможности познакомиться с его карманами, и лишь когда ощутил цепкие тонкие пальцы на запястье, понял, что лучше бы нарвался на очередного буйного пьяницу. Меня схватил местный викарий. Незаметно для всех, сжав моё запястье ещё сильнее, он вывел меня из толпы и потащил в сторону церкви. Лучше бы меня избили и снова бросили в канаву, чем заставили слушать проповедь о том, что же кто-то там невидимый, сидя на облаках, думает о таких, как я, и какая страшная расплата ждёт таких вот нехороших мальчиков. Однажды жирный католический священник проклятую четверть часа обрисовывал мне красоты чистилища и пейзажи ада, прижав меня мягким пузом к забору: ни сбежать, ни просочиться сквозь прутья, оставалось лишь ругаться сквозь зубы и терпеть нудную проповедь. Но едва я ступил на порог церкви и вдохнул сладковато-пряный запах ладана, в глазах потемнело, ноги подкосились, и я чуть не упал. Моих сил хватило лишь на то, чтобы присесть на скамью возле прохода. Обеспокоенное лицо старика расплывалось, умиротворяющий голос слышался словно издалека.
Викарий, желавший наставить на путь истинный воришку перед лицом Спасителя, не знал, что воришка пришёл в божий дом не один. Через порог вместе с ним переступил и его внутренний сосед – демон, что доселе дремал. В церкви я не бывал с самого своего крещения, отцу и матери было совсем не до религии, а Пэту и Марджи тем более. Так что проявиться у демона до того момента возможности не было. Об экзорцизме викарий слышал лишь краем уха, он старался держаться подальше от подобных вещей. Одержимость – она для неотёсанных селян, которым скучно живётся в глуши, вот и придумали себе развлечение. Сложно представить себе лорда с рубиновыми запонками или леди в парижском платье, которые будут кататься по полу и выть, аки волк. Хотя психиатрические больницы и полнятся пациентами, виной тому не попустительство Господа, который позволил злому духу одержать победу над слабой людской сутью, а развитие медицины. Раньше не было и половины болезней, которые вдруг внезапно обнаружились этими могильщиками в халатах. И человечество прекрасно процветало, веря, что любая боль – кара божья за грехи. А сейчас всю вину сбрасывают на каких-то невидимых глазу существ, да как в это вообще можно верить? И вообще, скоро к чертям в ад доберутся и будут изучать их котлы, уверяя при этом чертей, что их самих не существует.