Экзорцизм белой розы

Но Винченцо, заботливо уложивший её в постель и накрывший одеялом, мило улыбнулся и всё объяснил. Он женится на ней. Они обвенчаются в Англии, однако, Бэлле придётся перед этим перейти в англиканство.  Всё, что ему нужно от Бэллы – это дитя. Винченцо без разницы, мужского пола или женского, главное, чтобы ребёнок был. После этого Бэлла может быть свободна, как птица. Даже будет лучше, если она уедет обратно в Италию и забудет свои приключения в Англии как страшный сон. И забудет, что у неё где-то там, в серой, варварской стране, остался ребёнок. А ещё она должна знать, что никогда не займёт статус его законной жены в обществе, она будет ему женой лишь перед Богом. Он же в свою очередь клянётся, что будет хранить ей верность, никогда даже не посмотрит на другую женщину. Его целью в жизни является совсем не стремление получить как можно больше самок или денег. Ему нужны власть и борьба.

Когда  он вышел, на пороге каюты появилась милая девушка, ни слова не понимавшая по-итальянски, но услужливая и вежливая. Она принесла два платья и всё необходимое для дороги, ухаживала за пленницей весь путь до Англии: непривычная к морю римлянка пролежала много дней в своей каюте, страдая от морской болезни.

В Англии Винченцо и Бэлла тайно обвенчались в какой-то крошечной церквушке недалеко от Портсмута. Свидетелями были девушка-служанка с корабля и один из тех мужчин-теней, что блуждают по коридорам замка и следят за мной и Бэллой.

Бэлле не разрешено покидать свою комнату, дверь всегда заперта на ключ. Сначала она целыми днями плакала, потом молилась, но не была уверена, что Бог слышит её молитвы, ведь она отвернулась от того Бога, в которого верила с детства. Теперь её церковью стала другая церковь: чуждая, неправильная, в которой нет монастырей, нет таинства исповеди, а священникам можно вступать в брак. Давным-давно в Италии она читала о протестантизме и англиканской церкви, и её, выросшую в католическом религиозном церемониале, пугала эта заморская вера. Ей казалось, что именно от этих попущений, от более вольных рамок для духовенства где-то да найдётся лазейка для нечистого, который будет искушать верующих Туманного Альбиона и Изумрудного острова. Дьявол придёт из Англии. Но теперь она сама должна придерживаться этой странной, больной веры, такой урезанной, неполной в её глазах. Молиться без чёток, статуи Мадонны перед взором и не омывать пальцы святой водой... Она не ощущала благодати. Поэтому Бэлла отказалась от молитв.

Но потом у Бэллы появился друг, который читал ей книги, слушал её песни, старался отвлечь и развеселить. Иногда ей становилось очень плохо: несколько раз пришлось вызывать врача, и после этого меня несколько дней не пускали к ней, но Бэлла звала меня, ждала меня, и, как только ей становилось лучше, человек-тень приходил за мной и вёл в башню, где на кровати под пологом лежала она, бледная, с прилипшими ко лбу волосами. Я брал её за руку и рассказывал обо всём, что приходило в голову: о Рождестве и поэзии, о королевской семье и об истории Англии. Однажды я даже рассказал ей о детстве, но лишь об одном моменте умолчал. О смерти матери. Я понимал, что однажды мне придётся рассказать об этом хоть кому-то, просто для того, чтобы не тащить этот крест в одиночку. Но тогда я не смог этого сделать, тогда моих слов просто не хватило бы для того, чтобы описать кровавую рану размером с целую мою душу.

У этой синеглазой девочки тот же взгляд – в нём сквозят безысходность и страх. Она робко усаживается на стул и пытается прочесть в глазах строгой директрисы ответ, какой же будет её дальнейшая участь. Наверняка она боится, что её с позором выгонят из заведения, расскажут о страшных проступках родителям, а учительницы ещё долго будут поминать её имя, рассказывая примерным пансионеркам о самых непослушных и преступных ученицах, дабы не брали с них пример. Она боится отцовых поджатых губ, материнских слёз, шёпота слуг за спиной. Но ей стоит опасаться не этого. Есть вещи пострашнее, чем поруганное имя и презрение родственников. И если моя догадка подтвердится, скоро её жизнь навсегда изменится. Вот этого стоит бояться.

- Мне кажется, выволочку по поводу ночных приключений и их последствий следует оставить на другой раз. Сейчас мне хотелось бы обсудить другие вопросы.

Я поднялся из кресла и подошёл к столу. Не знаю, боится ли мисс Фаулер меня после того, что произошло, но сейчас не время для душевных терзаний. По крайней мере, при моём приближении она не упала в обморок от страха и не попыталась скрыться под стулом. Это обнадёживает, значит, есть шанс найти с ней общий язык. А может быть, она ничего и не увидела. Может быть вчерашнее происшествие имело для неё такой же вид, как если бы его увидел обычный посторонний: Николас в припадке бьётся в конвульсиях на каменном полу, пастор читает над ним молитву, а потом, столкнувшись с буйством, решает применить силу. Ну всякое ведь бывает, умалишённых в домах скорби зачастую лечат не слишком приятными процедурами – кровопусканием, гальванизацией, кастрацией. А у меня могут быть свои методы общения с больными. К тому же, мой пациент ушёл на своих ногах, в здравом рассудке, значит, способы лечения вполне действенны.

- В следующую субботу вы отправитесь со мной в Брентвуд. В связи с важным делом, о котором не следует знать кому-либо из учителей, подруг и родственников. Наша поездка строго конфиденциальна.

Раздался звук удара ладони о деревянную поверхность. Резкий, как выстрел.

- Я этого не допущу. Мои ученицы не имеют права покидать территорию пансиона, кроме как в воскресенье, для похода в церковь и Холлрив для покупок. Мисс Фаулер никуда не поедет.

Я глубоко вздохнул и опёрся на безвинно пострадавший стол, повиснув над хрупкой фигурой в чёрном платье.

- Она должна поехать.

В короткую фразу мне удалось вложить всю свою уверенность и желание убедить её.

- Я не могу отпустить пансионерку без разрешения опекуна. Или без приказа свыше.