Страница 71 из 87
***
Если в самолете я еще продолжаю нервничать, то в белоснежном Куитлуке расслабляюсь мгновенно. В аэропорте мы натягиваем на себя теплые шарфы и куртки, и Кассандра удивленно оглядывается по сторонам, и я знаю, о чем она думает: здесь невероятно красиво.
На несколько минут я превращаюсь в ребенка. Кидаю в нее снежками, и тогда она подскакивает ко мне и валит в снег. Мы катаемся в снегу, смеемся и взвизгиваем, когда от холода щиплет лицо и руки.
Мы встаем и отряхиваемся, и тогда я замечаю на себе взгляд Миллингтона, такой глубокий и задумчивый, как будто то, что я рассказала ему в самолете, и правда имеет твердую научную почву. Как будто это и правда возможно.
А еще я замечаю, как из глубокого кармана пальто Миллингтона высовывается крысиная мордочка, и мой маленький друг смотрит на меня, удивленно и внимательно. Его взгляд говорит мне, что я все делаю правильно.
Или же мне просто хочется это услышать.
В подъезжающую машину садимся лишь мы втроем и водитель. Солдаты Миллингтона едут следом, но фактически в них нет надобности, пока мы с Кассандрой рядом.
Когда автомобиль подъезжает к дому, у меня перехватывает дыхание. Я предвкушаю встречу, и желудок сжимается, и все внутри проваливается в вакуумную пустоту.
Водитель выходит первым и открывает дверь перед Миллинтоном, потом – перед Кассандрой, а мою он распахивает в последнюю очередь, когда мое же терпение совсем испаряется.
Мы идем к дому, и я искоса поглядываю на Кассандру. Ее лицо – холодная каменная мина, и я стараюсь сделать такую же, но, кажется, выходит не слишком правдоподобно.
Миллингтон выходит вперед и велит нам оставаться чуть позади. Я нехотя соглашаюсь, и когда мама открывает входную дверь, мое сердце замирает, сжимаясь в комок. Чувствую, как кровь отливает от щек, и холод щиплет лицо и руки. Все чувства и эмоции связываются в плотный пучок, я беру его в кулак и больше не выпускаю.
Чарльз кивает нам, и мы заходим в дом. Смотрю на родителей и силюсь улыбнуться, но не могу, сейчас я – солдат. Чувствую их вдохи, выдохи, вздохи, знаю, как они боялись за меня все это время, чувствую свою вину перед ними. Перевожу взгляд на Кассандру, она смотрит в стену, туда, где висит картина Дали, но кажется, глядит сквозь нее.
– Мы можем поговорить? – спрашивает Миллингтон, поворачиваясь к моему отцу, и тот кивает.
Прежде, чем они выходят в коридор, на пороге появляется Роджерс, и в ту секунду, когда мы встречаемся взглядом, внутри меня все переворачивается.
Доминик Роджерс. Живой. Невридимый. В доме моих родителей.
Меня одолевают смутные, непонятные чувства, но почему-то я облегченно выдыхаю: так должно быть. И смотрит он теперь на меня совсем по-другому. Он не похож на того дикого сумасшедшего, каким был в Бриджпорте, целясь мне в лоб.
Миллингтон едва заметно кивает Нику, тот отвечает тем же и выходит к нам, а мои родители и Чарльз уходят, почти уплывают в гостиную. Странно, что все вокруг я вижу как-то заторможено, размазано и не могу выдавить из себя ни слова.
Стою, как вкопанная, и как только мы остаемся втроем, Кассандра будто бы оживает. Бросается к Роджерсу на шею, совершенно сбивая меня с толку и щебечет что-то о том, что боялась за него, искала и не могла найти.
Роджерс неуклюже обнимает ее одной рукой, видимо, не только мне, но и ему непривычно видеть Кассандру во власти эмоций. Еще он все смотрит на меня пристально, безотрывно, и я чуть наклоняю голову, чтобы разглядеть его с другого ракурса. Он изменился. Я изменилась. Что же будет дальше?
Кассандра застывает между нами и медленно переводит взгляд с Роджерса на меня и обратно. Теперь она тоже молчит.
– Я и не думала, что вы так похожи, – и первой же, разрушает крепость тишины, построенную между нами.
Чувствую, что должна сказать хоть что-нибудь, но все слова сливаются в грязную аморфную жижу. Делаю шаг вперед и с губ срывается короткое:
– Софи.
Ник открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает его. Смотрит на меня, будто это моя история.
– Я виновата, – говорю наконец. – Я очень виновата перед ней. – Сглатываю комок в горле, моргаю и щурюсь. – И перед тобой тоже, Ник.
Он запускает пальцы в волосы и отводит взгляд. Тяжело вздыхает и смотрит в пол.
– Моя вина несоизмеримо больше.
Он опускает руку и вытаскивает что-то из кармана – это сложный листок бумаги, – и протягивает его мне. Я боюсь развернуть его. Подношу к лицу и чувствую ее запах. Переминаю пальцами и представляю, как ее руки касались этого письма. Странно, так странно вспоминать это снова и снова. Так странно чувствовать человека живым, когда он уже мертв.
– Как это произошло? – говорю я, и губы трескаются, на нижней проступает кровь.
– Прочитай, – говорит Роджерс очень тихо. – Она все рассказала.
Я киваю и убираю письмо в карман, когда в комнату возвращается мой отец.
– Пойдемте в гостиную, Мелисса подаст ужин. У нас есть что обсудить.
Мы идем следом за ним, и когда я выхожу в коридор, отец кладет руки мне на плечи, и я отвечаю на объятия, на секунду вновь становясь маленькой девочкой. Маленькой девочкой Белль, которая никогда не была одинока.
«Моя принцесса», – шепчет папа одними губами, и слезы щиплют мои глаза, но я отворачиваюсь и никак их не выдаю.
Мы выходим в гостиную, и я снова становлюсь каменной. На кону судьба целой страны, а не одной слабой девочки.
***
Этому вечеру я отдаюсь без остатка. Никаких тренировок и ноющих мышц, нет одиночества, боли и холода. Нет страха. Я не верю в то, что могу быть счастлива.